Строительство инновационной экономики в России: попытка осмысления

Когда речь идет о том, какой быть нашей стране в следующем десятилетии, по сути дела, речь идет о модернизации и строительстве инновационной экономики в нашей стране.

И, что, может быть, еще более важно, – разрешима ли эта проблема в принципе? И что для этого следует сделать?

- Я тоже попробую включиться в эту дискуссию, и свое сообщение я, с некоторой опаской, назвал «Строительство инновационной экономики в России: попытка осмысления». Я акцентирую при этом внимание именно на слове «попытка», понимая, что масштаб задачи и интеллектуального вызова, за ней стоящего, очень значителен. Естественно, я вряд ли сумею ответить на все вопросы, которые в этой сфере возникают. Тем не менее мне кажется, что если замахиваться вот на такую постановку вопроса, то, наверное, правильно прежде всего взглянуть на то, что у нас имеется в индивидуальном ресурсе, а что в принципе было создано мировой научной мыслью в этой сфере на уровне фундаментального осмысления.

Я бы хотел упомянуть имена, которые всем известны, начиная с Альфреда Маршалла и Йозефа Шумпетера, который, насколько я понимаю (профессионалы меня поправят) и является человеком, введшим в научный оборот сам термин «инновации». Господина Тоффлера, который, в своей концепции третьей волны, следующей за аграрной и индустриальной, тоже предложил философское осмысление этой проблематики. Хочу сказать, что российская экономическая мысль находится совсем не на задворках этой проблемы. Есть имена и в нашей истории. Я имею в виду прежде всего
Н. Ю. Кондратьева с его уже практически классической теорией длинных волн, которую, кстати говоря, очень высоко оценил Шумпетер. Я хотел бы упомянуть серьезных ученых позднего советского времени, академика Анчишкина, академика Яременко. Добавлю к этому, что в позднее советское время существовало несколько научных школ, предметом исследования которых была экономика науки. Мои учителя профессор Пузыня и профессор Казанцев создали ленинградскую научную школу, изучавшую как объект исследования внедрение научных исследований и разработок.

В этом смысле интеллектуальный задел есть. Правильно, наверное, обратиться и каким-то, пусть даже самым легким и поверхностным, оценкам прикладного результата. А что, собственно, у нас за спиной, что в срезе под названием инновационная экономика, как бы она ни называлась, на самом деле было сделано, по крайней мере, в новейшей истории нашей страны и в советский период? Прежде всего, как мне кажется, есть очевидные фундаментальные прорывы в советской истории, о которых нельзя не сказать. Оба этих прорыва, на мой взгляд, носили, без всякого преувеличения, всемирный характер. Это абсолютно уникальные проекты: советский атомный проект и советская космическая программа. Я не хочу сейчас обсуждать политическую базу и напоминать, сколько лет провели в сталинских лагерях те люди, которые сделали эти проекты. Оставим это как отдельную тему. Признаем, что масштаб самих этих проектов абсолютно уникален и не имеет прецедента.



Хорошо известно, что американцы поставили себе задачу ответить на советский космический проект высадкой на Луну. Хорошо известно, что они решили эту задачу в 1969 году, запустив «Апполон-11», но мне кажется любопытным другой факт. Американская лунная программа завершилась в 1972 году. С тех пор прошло 38 лет, но ни Соединенные Штаты, ни одна другая страна в мире вообще даже не пытаются решить эту задачу вновь. По-видимому, такая масштабная концентрация ресурсов: финансовых, человеческих и политических, как та, что породила советские проекты и американский проект ответа, возможна только в условиях такой же масштабной жесточайшей геополитической конкуренции. Когда две половины человечества, схлестнувшись друг с другом, готовы выложить все для того, чтобы добиться преимущества или хотя бы продемонстрировать его. Как бы то ни было, масштаб этих проектов абсолютно беспрецедентен. И это абсолютно реальный предмет для гордости на ближайшие столетия для нас и нашей страны.

Вместе с тем, отдавая должное тому, что было сделано в этот период, думаю, что практически не вызову замечаний оппонентов, если скажу, что начиная с 1970-х, советская наука все больше и больше попадала в состояние, которое принято называть «расцветом застоя». Наверное, неслучайно, что инициатива Горбачева, стартовавшая еще до гласности и перестройки, была концепцией ускорения на основе достижений научно-технического прогресса. Если говорить современными терминами, высшая государственная и партийная элита остро ощущала, что в области создания инновационной экономики происходит провал и нужно наконец что-то сделать. В 1985-м прошло крупное совещание ЦК КПСС, сегодня всеми уже забытое, по вопросам внедрения научно-технического прогресса. В тот же период был разработан по-своему достаточно уникальный документ – комплексная программа научно-технического прогресса на 20-летний период. Вместе с тем мне кажется очевидным, что эти действия, даже в случае, когда за ними стояло серьезное обоснование, оказались в итоге безуспешными.

Есть не только эмоциональный, но и простой объективный показатель, как мне кажется, прямо связанный с тем, о чем я говорю. Это производительность труда. В конечном итоге именно это, на мой взгляд, – один из наиболее агрегированных индикаторов того, чего удалось достичь. Есть хорошо известные советские данные: 29,4% – максимальный достигнутый уровень производительности труда в СССР в сравнении с производительностью труда в США. Этот результат никак нельзя считать прорывным. Что произошло потом? Что произошло в течение следующих 20 лет российской истории начиная с начала 1990-х? Возьмем динамику развития тех отраслей, которые в наибольшей степени связаны с инновационной экономикой или, если говорить языком советских ученых, с научно-техническим прогрессом.

Хорошо известно, что есть значительное количество отраслей, которые за этот период деградировали и существенно сократили объемы производства. Это касается и производства транспортных средств, производства машин, текстильного оборудования, швейного производства, ряда других отраслей.
Менее известно, что существует ряд отраслей, которые существенно продвинулись вперед за тот же самый отрезок времени. Это производство электрооборудования, металлургия, химия, нефтехимия, телеком, просто возникший из ничего за это время, высотное домостроение, ряд других отраслей, которых не существовало в советское время. Тем не менее агрегированный индекс промышленного производства находится на заколдованном уровне. Практически на том же самом, на котором он находился в начале 90-х годов. Уровень производительности труда в 2005 году в сравнении с американским находится на этом же заколдованном уровне 29,4–29,5%. Вывод из этого всего в общем-то достаточно очевиден. Но прежде, чем сформулировать его, рассмотрим еще один взгляд на проблему, – показатель доли предприятий, осуществляющих тематические инновации. По данным исследования Высшей школы экономики, видно, что впереди нас не только Великобритания, США, Норвегия, но еще и Эстония, Чехия, Турция, Литва, Латвия, Болгария, Румыния, Венгрия и десятки других стран.



По другому показателю, который называется рейтингом инновационной активности, по данным исследования Мирового экономического форума, мы находимся на 51-м месте из 130 стран мира. Это не только не высшая и не первая лига, но, считайте, дворовая команда. Вот чем мы являемся сегодня по фактическому положению вещей. Обобщая эту часть разговора, можно с уверенностью сформулировать простую мысль: советская экономика уже не справилась и точно не справится с этой задачей. В то же время российская рыночная экономика еще не сумела справиться с этой задачей. Правомерно задаться вопросом: а может ли она это вообще сделать? Способна ли экономика такого типа, как в нашей стране, решить эту задачу? Если да, то мы стоим перед абсолютно уникальным вызовом.

Задавая себе вопрос, а возможен ли этот третий этап, по-моему, правильно опять оглянуться по сторонам и посмотреть, что происходило в это время в мире. Мир дает нам простой ответ на этот вопрос: задача строительства инновационных моделей происходила на наших глазах, пока мы занимались немножко другими делами. США начали ее решение где-то в начале 1960-х и точно справились с ней к началу 1980-х. 25 лет потребовалось этой стране для решения такой задачи. Тайвань, малоизвестный, на мой взгляд, один из очевидных лидеров в инновационном мире, решил эту задачу за 25 лет, начав с 1970-х. Израилю потребовалось около 20 лет, Южной Корее 20 лет.



Очень интересен пример Финляндии. Еще в начале 90-х годов Финляндия никем не признавалась не то что инновационной экономикой, а вообще экономикой, способной к решению этой задачи. Финская экономика в начале 1990-х оказалась в катастрофическом положении. Никто и думать не мог о том, что в этой стране, в которой были только лесопереработка и немного химии, вдруг сформируется мощнейшая инновационная отрасль. Сегодня Финляндия признается как очевидный лидер инновационной экономики. Всего двадцать лет потребовалось стране для того, чтобы решить задачу, стартовав из тяжелейшего кризиса. Обратите на это внимание, мы об этом еще вспомним.

Мир сообщает нам несколько совершенно очевидных истин. Во-первых, что в 1980-е – 1990-е годы сформировался пул стран – лидеров инновационного развития. Эта история не столетней, не двухсотлетней давности, а совсем недавняя, свежая, происходившая в мире на наших глазах. Исторический срок, необходимый для решения этой задачи, вполне обозрим. Это не пятьсот и даже не сто лет, а десять, двадцать-двадцать пять. Кроме того, как мне представляется, наше время ожидания исчерпалось. Нас никто не ждал и ждать не собирается: не хотите – не надо. Совершенно ясно, что специфическая особенность этого вызова состоит в том, что вовне он никому не нужен. Он нужен нам. И пожалуй, больше никому. Это мне представляется очень важной особенностью для понимания существующей ситуации. Перейдем к основному вопросу: а можно ли решить эту задачу, разрешима ли она в нашей стране, в наших социальных, политических, добавил бы, конфессиональных, географических и других условиях? Дискуссии, которые ведутся сейчас, дают нам просто взаимоисключающие ответы по любому аспекту этого вопроса.



Возьмем науку и образование, которые, очевидно, являются одной из главных основ для решения задачи создания инновационной экономики. Мы сегодня легко найдем людей, которые скажут: «Наука и образование у нас полностью деградировали. Очевидно, что мы радикально отстали от мировых лидеров. Никаких шансов вырваться вперед нет». Есть и другая точка зрения: несмотря на серьезные проблемы в этой сфере, тем не менее обе отрасли находятся на приемлемом уровне. За последние пять-семь лет, это надо признать, они получили очень серьезную поддержку со стороны государства. Я сам сегодня очень много разъезжаю по российским регионам и вижу это своими глазами практически везде.

Возьмем технологически-инженерную культуру, и мы увидим такой же разброс оценок, как и в оценках состояния науки и образования. Первая точка зрения заключается в том, что мы полностью отстали еще в советский период, в 1990-е деградировали до конца, все разрушено и шансов никаких нет. Если менее эмоционально и более содержательно рассмотреть отраслевой срез, то можно увидеть, что в классических советских отраслях высоких технологий остались сотни предприятий, работающих на хорошем уровне. Я имею в виду не только космос или атомную промышленность в целом, хотя и атомную энергетику тоже. Я имею в виду классические отрасли, а также телеком, помимо которого в стране за двадцать последних лет возникло несколько ранее не существовавших крупных отраслей, являющихся, по классике, хайтеком, – от отрасли телекоммуникаций, о которой я уже упоминал, до программного обеспечения и высотного домостроения. Мы сами не очень-то заметили, как в этих отраслях вышли на мировые параметры. И в этом смысле оценки противоположные или даже взаимоисключающие.

Еще один компонент в таких сопоставлениях в анализе возможности или невозможности создания инновационной экономики – частный бизнес. Очень распространено мнение о том, что он вообще в принципе неспособен решать задачи инновационной экономики, инновационного развития. Принято считать, что это вообще не для него, частный бизнес не мотивирован, не ориентирован и никогда не будет ориентирован на эти задачи. Но есть и другая точка зрения.

Да мы понимаем, что инновационный бизнес, вероятно, с точки зрения интеллектуальной насыщенности, степени сложности, недетерминированности, стохастичности, наверное, один из самых сложных. Но может быть, как раз сейчас российский бизнес и дозрел до того, чтобы замахнуться на эту задачу?
Еще один компонент, о котором нужно что-то сказать, – мировой экономический кризис. Пессимисты говорят: «Ну теперь все шансы вообще исчезли. О чем можно говорить, о какой инновационной экономике, когда все рухнуло, все полубанкроты или банкроты, просто пока еще об этом не сказали?» Противоположный взгляд состоит в том, что именно причина кризиса, надувавшийся пузырь, уводил деловую активность в сферы легкого обогащения, и тот факт, что они исчезли, может быть, как раз и является настоящим драйвером для того, чтобы естественно перераспределить эту активность в современные, высокотехнологичные сферы. Этот ряд сравнений можно продолжать, и продолжать достаточно долго.



Я бы хотел перейти на следующий шаг в логике, от анализа «за» и «против», «возможно» и «невозможно» выйти на разговор о том, что, собственно, делать. Двигаясь в эту сторону, нужно начать с основы, с фундаментальных ценностей.

На каких ценностях мы собираемся выстраивать наше движение в сторону инновационной экономики? В поисках ответа на этот вопрос я увидел некоторые совершенно очевидные вещи, а также те, которые для меня были неочевидны. Очевидно, что частная собственность, конкуренция, общепринятые правила игры, долгосрочная макроэкономическая стабильность, низкая инфляция, все эти фундаментальные рыночные ценности – основа основ, без которой невозможно построить рыночную экономику.

Вместе с тем есть еще один крайне важный аспект, не менее значимый, чем все, что я перечислил. Этот аспект потребует серьезного переосмысления позиций всех, в том числе и нас, российских либералов. Я имею в виду роль государства. Мы вновь должны всерьез подумать о многом. Думая о роли государства, нужно посмотреть и на мировой опыт – мы не первые на этом пути. С другой стороны, правильно задаться и вопросом о том, а что, собственно, следовало бы сделать государству? Настаиваю на простом, черно-белом, очевидном выводе: не существует ни одной успешной инновационной страновой модели в мире, которая бы возникла и существовала без прямого государственного участия. Это факт. Джентльмены не спорят о фактах, они спорят об их трактовке.

Можно бесконечно обсуждать теоретический аспект дискуссии. Я попробовал для себя ответить на более простой вопрос. А что сегодня должно сделать государство? Каковы его задачи, очевидно стоящие перед нами, если мы хотим продвигаться в эту сферу? С некоторой долей условности я разбил их на три группы. Первая из них – цели, приоритеты, политика. Совершенно очевидно, что никто, кроме государства, их не установит. Посмотрим на известные нам страновые инновационные модели.

В Израиле, упомянутом выше, вся концепция инновационной экономики практически заканчивается на интеллектуальной собственности, там нет крупных инновационных бизнесов. В Японии и Южной Корее противоположная модель – там практически нет малых инновационных бизнесов, все ровно наоборот. Есть модели, которые ориентированы на технологии, не буду перечислять все известные страны, в которых практически отсутствует фундаментальный НИР, но присутствует инновационная экономика самого сильного в мире уровня. Существуют модели, когда все наоборот. Цели, приоритеты, политику в этой сфере обязано выбирать государство. Кто же еще? Конечно, делая это, оно должно идти от реальности, в том числе и от возможностей и запросов бизнеса и общества, но это его прямая обязанность, и никто, кроме него, на этот вопрос не ответит.

Законодательство – настолько крупный блок, что о нем я скажу особо. Здесь множество инструментов, механизмов, процедур, это сложнейший блок, требующий гигантских усилий со стороны государства, чтобы продвинуться, хотя бы близко, к современным инструментам и механизмам. Совершенно ясно, что корпоративное законодательство устарело, и абсолютно очевидно, что оно неадекватно потребностям инновационной экономики. Такая задача вообще не ставилась. Корпоративное и налоговое законодательство нуждаются в крупном пересмотре. Мы совместно с Институтом экономики переходного периода сейчас завершаем эту работу, и надеюсь, что в феврале мы сможем представить ее результаты.



Экспортно-импортная деятельность. Поговорите с реальными новаторами – они есть сегодня в десятках городов страны. Первое, что они скажут: «Таможня задушила. Невозможно через нее прорваться вообще». Для таможни миллион тонн зерна или пробирка с пробой – одно и то же. С такой регламентацией пересечения границы вообще немыслимо что-либо создавать и развивать во взаимодействии с миром в инновационной экономике. Поэтому мы подготовили проект под названием «Зеленый коридор». Это проект существенного пересмотра Таможенного кодекса, закона об экспортном контроле, закона о валютном контроле и десятка постановлений правительства, основанных на этих документах. Задача – создать стимулы для экспорта высокотехнологичной продукции, что потребует, повторю еще раз, крупного пересмотра действующего законодательства по экспортно-импортному отношению.

Техническое регулирование. В декабре 2009 года приняты крупные поправки, которые сильно меняют конфигурацию технического регулирования в стране, но главное в другом. Давайте назовем вещи своими именами: закон о техническом регулировании провалился. В стране нет технического регулирования. Остатки советской системы, перемежающиеся регламентом на молоко и еще пятью регламентами, принятыми в последнее время. Так можно было жить, когда весь рост был на трубе. Более мягко выражаясь: так можно было жить в концепции экспортно ориентированного роста. Так нельзя жить, если мы собираемся создавать инновационную экономику. Без технического регулирования она не может функционировать, так не бывает.
Бюджетный кодекс – сверхсложная история. Совершенно ясно, что бюджетный кодекс сегодня, по сути дела, убивает заинтересованность бюджетных организаций в долгосрочных исследованиях, а также в экономии затрат на них. Но ведь сегодня у нас 10 млрд. долларов в бюджете на науку, это серьезные деньги. И не в этом главная беда, а в том, что сегодня именно эти бюджетные деньги составляют подавляющее большинство всего финансирования науки. Это означает, что тот канал, который работает в сегодняшней экономике финансирования, сегодня, здесь – неработоспособен. Он убивает заинтересованность в том, чтобы эффективно расходовать эти средства. За этим стоит крупнейшая фундаментальная проблема конструкции самого Бюджетного кодекса. Нам точно придется ею заниматься, предлагать решения.

Миграционное законодательство. Если сегодня кто-то из вас в крупной компании внедряет самое современное сверхтехнологичное оборудование и для осуществления комплексных поставок приглашает главного технолога фирмы, например, Siemens, для шеф-монтажа, то этот самый главный технолог будет у вас в тех же самых регламентирующих рамках, что и уважаемый строитель вашей дачи из одной из южных республик. Принципы те же самые. Мы сегодня ограничиваем иммиграцию, но это абсолютно неадекватно. Она разная, эта самая миграция в России. И, не поняв это, нельзя выстраивать модернизационную задачу, нельзя строить инновационную экономику. Совершенно ясно, что все регулирование в этой сфере должно быть сильно пересмотрено.

Это только законодательство. Я сказал о том, что есть еще инструменты, механизмы и процедуры. Что имеется в виду? В этой сфере можно выделить пять блоков.

Инфраструктура инновационной экономики. Финансовая инфраструктура: гранты, pre-seed, посевные, допосевные, венчурные фонды. Нефинансовая инфраструктура: технопарки, бизнес-инкубаторы, центры трансфера технологий, технико-внедренческие зоны – вся эта инфраструктура немыслима без участия государства.

Если вы сегодня посмотрите статистику, то вы с изумлением обнаружите, что у нас сотни и тысячи технопарков, бизнес-инкубаторов, центров трансфера технологий. Они есть на бумаге, но их нет в реальной жизни. Что это означает? Это означает, что нормативная база непригодна, условия, в которых они действуют, неработоспособны. Это означает, что государство не приложило голову к этой теме. Невозможно строить инновационную экономику, если у вас нет инфраструктуры инновационной экономики. Так не бывает.

Государственный бизнес, составляющий гигантскую долю всей нашей экономики. Государство дозрело до того, чтобы всерьез начать требовать. В данном случае мы тоже считаем, что это правильно. Требовать у государственного бизнеса начала инновационной работы. И хотя на комиссии президента каждый руководитель государственной компании начинал с того, что его компания является мировым лидером по инновациям, тем не менее ясно, что здесь поле еще далеко не вспахано. Мне представляется правильной идея инновационных программ, точно так же, как десять лет назад появилась идея инвестиционных программ, под которые возникла целая методическая культура, организационные процедуры, структуры советов директоров.
Следующий шаг, на мой взгляд, от инвестиций к инновациям, от роста к изменению качества роста. Это значит – должны появиться инновационные программы крупных компаний с совершенно ясными, заданными целями. У нефтяников это будет коэффициент извлечения из пласта, у энергетиков – КПД генерации или потерь в сетях.

А дальше под эту инновационную цель необходимо подбирать оборудование и внедрять технологии. Целостный документ, описывающий эти составляющие, – насущная необходимость госкомпаний.

С крупным и крупнейшим частным бизнесом так не получится: он так не работает. Такого рода требования к нему в нашей стране не жизненны. Работа государства с частным бизнесом будет скоро обсуждаться, я полагаю, на одной из ближайших комиссий президента, надеюсь, что выйдем на соответствующее решение (см. «Энергополис», № 1-2, 2010, «Частный вклад»).

Региональная инновационная политика. Можно было бы вообще ничего не говорить из того, что я рассказываю, а просто говорить только о регионах. Я считаю, что в России роль региональных компонентов в строительстве инновационной экономики абсолютно уникальна.
Хорошо известно, что в США вся инновационная экономика сосредоточена всего в двух регионах: Калифорнии (Стэнфорд) и Массачусетсе (MIT). Половина всей инновационной экономики сделана в двух штатах. Хотя если вы приедете в Техас, первое, что вам скажут: «Мы в Техасе – лидеры по инновационной экономике». Это не так. В действительности же далеко не у каждого получается. Получается в каких-то особых случаях – это химия соединения всего со всем. И у нас тоже будет то же самое.

Первое, что нужно правильно сделать, – просто изучить то, что уже есть. Москва этого не знает. Москва не знает того, что Томск и Казань – лидеры международного класса в инновационной экономике. Москва не знает того, что там работают десятки инновационных компаний с объемами продаж под сотни миллионов долларов, на мировом уровне, очень высококлассные. Москва не знает той региональной политики, которая выстроена в Томской области и Татарстане по поддержке инновационной экономики. Ее просто, для начала, надо изучить.

Дальше недурно для себя попытаться разобраться с тем, а что мы дальше собираемся делать. Мы будем в каждом регионе от Чукотки до Чечни строить инновационную экономику? Или, может быть, мы выберем приоритеты? Если да, то какие? Кто может ответить на этот вопрос кроме государства? Совершенно очевидно, что здесь колоссальный вызов, который стоит перед государством, на который мы даже еще не пытались отвечать.
Есть еще мелкий вопрос под названием федеральные органы исполнительной власти. Какое министерство сегодня отвечает за инновационную экономику? Если мы ее собрались строить всерьез, то кто главный, с кого спросить? А что с распределением полномочий между министерствами, а что с ресурсами, которые они реально на выполнение этой задачи имеют, а что с процедурами принятия решений, с механизмами? Наши ФЦП – это вершина человеческого развития или можно шагнуть еще куда-то дальше?

Десятки вопросов, возникающих в этой сфере, однозначно означают, что объем задач государства здесь колоссален. У меня недавно была одна дискуссия, в которой один, очень уважаемый мной, финский эксперт сказал: «Дорогой господин Чубайс, инновационная экономика не возникает по приказу правительства». Я подумал и сказал: «Да, вы правы, по приказу правительства инновационная экономика не возникает. Но особенность России состоит в том, что без приказов правительства она тоже не возникает». Вот так мы устроены.

Парадокс сегодняшнего дня состоит в том, что в десятках регионов России уже есть инновационная экономика. Компания «Данафлекс» в Казани сегодня находится на мировом уровне. «Микран» в Томске, и я мог бы назвать еще многие другие, которые сегодня работают на мировом инновационном уровне. Они возникли, когда государство и думать не думало об инновационной экономике. Когда государство своими руками выстраивало бетонные барьеры на пути строительства инновационной экономики, а они все равно возникли.

Это означает, что это сложнейшая, острейшая задача для нашей страны, заниматься которой необходимо. Ни один диагноз не уничтожает самой возможности, необходимости, целесообразности реальных действий по строительству инновационной экономики в нашей стране.

Во-первых – инновационная экономика – это задача, которая не была решена ни советской властью, ни российской экономикой.

Во- вторых – наш исторический резерв времени исчерпывается на наших глазах. Я не знаю, сколько осталось – год, два, три, пять, может быть, а может быть, и нет… Но то, что он исчерпывается – вижу абсолютно ясно, просто визуально.

Третий вывод – в современной России не существует ни одного механизма социального, политического, экономического, который блокировал бы запуск строительства инновационной экономики.

Четвертый вывод – инновационная экономика в нашей стране может быть построена исключительно на базе фундаментальных рыночных ценностей, но конечно же, с одновременным переосмыслением роли государства. И над этой задачей нужно будет очень серьезно работать.

Пятый, последний – строительство инновационной экономики в России – это сложнейшая социально-экономическая задача. Для себя я пытался сопоставить степень сложности этой задачи – это, по сути дела, реформа. Реформа, по сложности сопоставимая с самыми серьезными преобразованиями, через которые прошла наша страна за последние 20 лет. Это вывод серьезный, непростой. Вместе с тем считаю, что задача эта может быть решена в исторически обозримые сроки.