Я никогда не стану старым

Ученый, конструктор, почетный доктор Балтийского государственного технического университета (Военмех), заслуженный тренер России по самбо и дзюдо, каскадер и постановщик трюков в кино, Александр Массарский в день своего 60-летия 5 мая 1988 года получил от друзей-подводников раковину с надписью «Even in his 60 diver does IT deeper!» («Даже в свои 60 дайвер делает ЭТО глубже»).

– Недавно журнал «Древо жизни» (его выпускает Институт геронтологии) обратился ко мне с вопросом, что я думаю о старости и как к ней отношусь.

Я подумал-подумал и написал статью «Никакой старости нет. Ее лентяи придумали». В самом деле, многие люди ждут не дождутся, когда выйдут на пенсию: «Ну вот теперь я отдохну». А это – самое страшное. Ни в коем случае нельзя сбавлять обороты, надо работать в том же режиме, как и до пенсии.

Для меня пенсионный возраст наступил довольно давно, двадцать три года назад. Тем не менее я следую своим правилам и продолжаю, насколько возможно, жить в прежнем темпе. Я занимался конструированием приборов – и продолжаю это делать. Занимался спортом и тренировал самбистов, дзюдоистов, подготовил более ста мастеров спорта – и продолжаю тренировать. И конечно, все спрашивают, что я делаю в трюковом кино. Шестьдесят лет я придумываю трюки, ставлю трюковые эпизоды как режиссер, сам снимаюсь и снимаю как оператор многие фильмы.

Более полувека назад я увлекся подводным плаванием. Тогда в нашей стране не выпускалось аппаратуры для подводных погружений, мы делали сами ласты, маски, гидрокостюмы, потом стали изготавливать ружья для подвод-ной охоты и акваланги. А я занимался конструированием аппаратов для подводных съемок (на моем счету их более пятидесяти), позже для съемки в открытом космосе. Я сам делал аппаратуру и сам снимал под водой. Костя, сын, недавно подсчитал, что количество фильмов, к коим я имел отношение, перевалило за триста!

– А от трюков, автомобильных аварий, драк на земле, на воде и под водой отошли?

– Немножко действительно отошел, но годы тут ни при чем: сильно загружен работой в своем Военмехе. Однако подросли и набрали силу мои ученики, они (особо отмечу Дмитрия Шулькина) активно ставят трюковые сцены в кино и телесериалах. И меня не забывают, приглашают для постановки трюковых эпизодов и подводных съемок. С особой радостью я принимаю приглашения снимать под водой.
Часто можно услышать, что старость – это увядание, дряхлость, угасание всех сил. Но это не так. Все зависит от человека. Человек молод или стар настолько, насколько себя ощущает молодым или старым, насколько внушил себе тот или иной возраст.

– И какой возраст внушил себе Александр Массарский, на сколько он себя ощущает: на тридцать, на пятьдесят, на шестьдесят?

– Я считаю, что я еще не старый человек. У меня был знакомый, большой умелец, золотые руки, помогал мне делать разную аппаратуру. И вот лет пятнадцать назад он мне сказал: «Знаешь, Саша, из тебя путного старика не получится».

– Внушить себе можно что угодно, но как жить, чтобы не ощущать старости и на девятом десятке?

– Выйдя на пенсию, надо продолжать жить в том же темпе и ритме. Если я всю жизнь по утрам делал мощную зарядку, то и сейчас продолжаю ее делать. Причем делаю ее в любых условиях: в поезде, в самолете, на корабле и, разумеется, когда живу дома или на даче.

У меня свой комплекс приемов, упражнений, которых я придерживаюсь. Интенсивные занятия спортом и каскадерские дела, понятное дело, были связаны с всевозможными травмами. У всех борцов и каскадеров прежде всего страдает позвоночник. Им и надо заниматься в первую очередь. Затем всем остальным – в зависимости от того, где тянет.

О питании. Никакими особыми диетами не пользуюсь. Правда, время от времени моя жена Элла, внимательно следящая за своим весом, заставляет и меня вместе с ней воздерживаться от какой-то еды и даже вводит дни голодания. Я говорю, что в такие дни живу, как Ленин в мавзолее: и не кормят, и не хоронят.
А вообще, рецепты здорового образа жизни общеизвестны, Америки здесь давно открыты.
Зимой 2008-го у меня был разрыв ахиллова сухожилия правой ноги, меня оперировали, я ходил на костылях, но все равно продолжал делать зарядку для всех остальных своих здоровых членов. Воспользовавшись вынужденным периодом бездействия, я положил на загипсованную ногу ноутбук, подаренный мне учениками, и за два месяца написал книгу «За кадром и в кадре».

– Вы называете первую главу своей книги «Прерванное детство». Война прервала, но не отменила детство, по себе знаю.

– До войны мы жили в небольшом, с населением около девяти тысяч человек, белорусском городе под Витебском, который так и назывался – Городок. Я родился 5 мая 1928 года. В школу я пошел шестилетним, и это было для меня трагедией, потому что, когда мы стали взрослеть, все девочки были старше меня на год. На меня, самого младшего в классе, никто не обращал внимания.
В 1941-м я окончил шесть классов.

5 мая мне исполнилось тринадцать лет, а 22 июня на нас обрушилась война. Войне посвящены три главы моей книги: «Прерванное детство», «Исход», «Туринск». Откровенно говоря, я думал, что это никого не заинтересует, столько уже о войне написано, но она так впечаталась в мою душу, так жила и живет в моем сознании, что не написать о ней я не мог. Каково же было мое удивление, когда многие читатели, среди них такие авторитетные в искусстве люди, как Евгений Евтушенко, Алексей Баталов, Михаил Веллер, говорили мне, что так о войне у нас еще никто не писал…

Если бы не война, вся моя жизнь пошла бы совсем по-другому. Несчастья, горе вокруг; даже на Урале, в далеких от боевых действий местах, все было пропитано войной: почтальоны приносили похоронки, постоянно провожали новое пополнение в действующую армию, иногда через два-три месяца солдат возвращался с фронта без руки, без ноги или без обеих ног… Весной сорок пятого отец съездил в освобожденный Городок, узнал, что наш дом сгорел, возвращаться туда не имеет смысла. Я решил, что поеду учиться в Ленинград, отправил документы в Ленинградский театральный институт. Первый тур по специальности прошел, ко второму был допущен, а к третьему меня не допустили. С моим приятелем Женей мы начали мотаться по городу в поисках института, где принятых в вуз обеспечивали общежитием. Нас приняли в Плановый институт, потом он влился в Инженерно-экономический… Плановый был первым институтом, который я окончил. А второй – Институт физической культуры имени Лесгафта. Когда я заканчивал первый курс, самбисты, ученики нашего аспиранта Князева, провели показательное выступление. Я смотрел как завороженный и понял, что должен заниматься только самбо! Для меня самбо стало судьбой. Наш тренер, занимаясь диссертацией, часто пропускал занятия, оставляя меня старшим. Пришлось
изучать литературу по истории борьбы, анатомию, физиологию, методику преподавания. У меня появились первые ученики. Всего я подготовил тридцать шесть мастеров спорта. В шестидесятые годы нас, тренеров по самбо, начали сманивать в дзюдо, олимпийский вид спорта в отличие от самбо. Я тоже перешел на дзюдо. С конца семидесятых учил дзюдо студентов Военмеха.

Через двадцать лет после занятий на татами у тренера Массарского космонавты Сергей Крикалев и Андрей Борисенко сказали мне, что без основательной физической закалки, полученной в институте, они вряд ли бы столь успешно прошли жесточайшие отборы предполетные и плодотворно могли бы работать в условиях невесомости…

Считаю, что у меня непутевая жизнь. Я очень увлекающийся человек. Я мог бы быть замечательным тренером; мог бы, если бы занимался только созданием приборов и аппаратов, очень хорошим конструктором. Возможно, мог бы стать неплохим актером и режиссером, если говорить о постановке трюковых эпизодов в кино. В общем, я разбрасывался, не сосредоточился на чем-то одном. Возможно, если бы я выбрал одно из трех направлений, я достиг бы больших глубин, больших успехов.

С другой стороны, одно помогало другому. Ведь для того, чтобы делать сложные трюки в кино, необходимо было конструировать уникальные приспособления. При постановке особо сложных эпизодов, скажем, чтобы воссоздать историческое сражение, отдаленное от нас веками, к тому же происходившее в малознакомой стране, надо было погрузиться в историю, в литературу, узнать об этом событии все досконально, совершенно конкретные вещи: какое было оружие, как им сражались, какие были приемы боя… Для фильма «Стрелы Робин Гуда», который режиссер Сергей Тарасов снимал с Борисом Хмельницким в главной роли, мне нужно было совершенно точно знать, как стреляли из лука в Шотландии в тринадцатом веке: сколько пальцев на тетиве было у лучников Робина – два или три. Русские ратники натягивали тетиву двумя пальцами, а шотландцы, как мы узнали из книг по истории оружия, – тремя. Надо было знать, какая была домашняя утварь, каков был жизненный уклад. Когда после выхода на экран «Стрел Робин Гуда» старый кавалерист гневно написал на студию, что у нас в тринадцатом веке в Шотландии скачут лошади буденовской породы, выведенной в Советском Союзе, мне было стыдно. Хотя где я мог взять других лошадей? Скакали на тех, которых нам дали.

– У Бориса Пастернака в романе «Доктор Живаго» сказано: «Человек в других людях и есть душа человека». Кого вы могли бы назвать братом по духу, по судьбе?

– А вот это – самое главное. Сначала это был мой отец, главный, несомненный авторитет. Когда началась война в сорок первом, отца по инвалидности не взяли в армию, и он помогал спастись многим растерявшимся, запаниковавшим людям, помогал жителям Городка во время нашего исхода.
А потом были разные люди, которым я благодарен всю жизнь. В Туринске, на Урале, учительница литературы Галина Александровна Слаущева поощряла мою любовь к Маяковскому. Там же, в Туринске, у меня появился друг Жорик Алферов, потом он стал Жоресом Алферовым, выдающимся физиком, нобелевским лауреатом. Он в свои одиннадцать был невероятно начитан, многое знал, обладал феноменальной памятью. Жорес тоже любил Маяковского, мы и сейчас, когда встречаемся, читаем друг другу на память «Облако в штанах» и многое другое.

– А в мире кино кто вам помогал?

– Я выделил бы Алексея Баталова и особенно режиссера Савву Кулиша, с которым я работал на всех его картинах и дружил. Баталов (с ним мы сотрудничали на «Трех толстяках») рекомендовал меня для постановки трюковых сцен в картине «Мертвый сезон» Кулишу. Для Саввы это был первый художественный фильм, и от успеха картины, снимавшейся в 1966 году на киностудии «Ленфильм», зависело его будущее как режиссера-постановщика (до этого он был кинооператором). У меня же к тому времени уже был опыт постановки трюковых эпизодов в десятках картин.

Встретились на киностудии в Вильнюсе. Молодой, энергичный Савва сразу расположил к себе. Нужно было снять сцену схватки разведчиков, с Донатасом Банионисом, Роланом Быковым… Ясно, что они не оканчивали разведшкол и не обладали необходимой подготовкой. К моей радости, Савва полностью доверился моему опыту, одобрил придуманный мной общий рисунок схватки. Это был первый интеллектуальный фильм о советских разведчиках, его курировали КГБ, Ленинградский обком КПСС. За съемочной группой пристально следили и строго указывали нам, что можно показывать, а что ни в коем случае!

– А какие-то экстремальные ситуации во время съемок были?

– После «Мертвого сезона» мы с Саввой на сценарной стадии работы над новыми фильмами всегда обсуждали будущие трюковые эпизоды, расписывали их по минутам. Но всего не предусмотришь. В декабре 1970 года мы вылетели в Конго на съемки следующей картины Кулиша – «Комитет 19-ти». Снимали сцену захвата наемниками группы ученых-бактериологов, посланных ООН в Африку. В сценарии наемники подбивают маленький самолет с учеными, самолет совершает вынужденную посадку и катится по траве. Наемники бегут навстречу самолету и вытаскивают ученых из кабины.

Я заранее обговорил с французским пилотом безопасную дистанцию, на которую можно приблизиться к вращающимся винтам. И бежал первым, предупредив, чтобы меня никто не обгонял. Но один из «наемников» так увлекся, что обогнал меня. Я с ужасом увидел, как он бежит на винты, которых при вращении не видно… Рванулся вперед, успел догнать его и швырнуть на траву. Пилот, чтобы не разрубить меня винтом, сделал резкий разворот машины, хвост самолета, описав широкую дугу, поддел меня и выбросил на бетонную полосу. Одежда предохраняла, но руки были открыты… Тогда я понял, что значит оказаться на наждачном круге. Поднимаюсь с трудом, бегу к самолету, где «наемники» выясняют, кто посмел нарушить запретную для полетов зону. Света Смехнова, молодая актриса, увидев мои руки, потеряла сознание: кожа на них висела клоками…

– С кем из мастеров еще довелось сотрудничать?

– Со многими. Назову самых-самых. Александр Иванов, Иосиф Хейфиц, Григорий Козинцев, Александр Алов и Владимир Наумов, Сергей Бондарчук, Владимир Мотыль, Геннадий Полока…

– Изобретатель, специалист в области стоматологической имплантации, создатель экспериментальной тепловой камеры (в конце прошлого века вы описали устройство некоторых камер в книжке «Баня в чемодане и ее родственники»), конструктор аппаратов для подводной и космической съемок, или каскадер, артист, постановщик трюковых сцен в кино, или тренер по самбо и дзюдо, спортивный педагог – кто вы?

– Не могу сказать. Временами я кидался в одну сторону, потом в другую, в третью, поддерживая на плаву все остальное…

– Чем сегодня занимаетесь?

– Моя главная деятельность – это Военмех, я научный руководитель отдела научно-технического творчества студентов, в нем есть СКБ – студенческое конструкторское бюро, которым я руковожу тридцать лет. Там было создано много приборов, в том числе и для подводной фото- и киносъемки, о чем мы уже говорили. Сейчас на международных станциях в космосе бани до сих пор нет, и космонавты, как и на заре космической эры, обтираются салфетками, пропитанными лосьоном. И вот ко мне, в наше студенческое конструкторское бюро, недавно обратились из ведающих исследованиями космоса организаций, чтобы мы, уже на новых принципах, сделали баню для космонавтов.

Вместе со студентами других петербургских вузов участвуем в создании студенческого спутника, который будет запущен на орбиту. Бывший наш студент Андрей Ушаков, ныне главный инженер одного из предприятий нашего города, много лет занимающийся конструированием «летающих тарелок» – дискообразных беспилотных летающих аппаратов, дал работу и нашим студентам. Есть и другие темы для пытливых умов. Я увлекаюсь вместе с ребятами и… молодею.

– Значит, старости нет?

– Конечно, нет. Это абсолютно выдуманное понятие.