Павел Лунгин: «Верю в человека»

Главная мысль, главная идея в России сегодня не про то, что «давайте сделаем экономику эффективной», она про то, что нам нужно прийти к воспроизводству человеков. У нас прерывается система, которая делает людей. Главная идея – гуманизации системы, чтобы человек встал посредине и стал бы смыслом существования ее.

Со времен, может быть, еще Ивана Грозного или еще раньше последние пятьсот лет смыслом власти в этой стране и ее системе власти была сама власть. Смысл власти – это бесконечное воспроизведение самой себя. А человек всегда был неким расходным материалом. Обрушилась стенка – дыру заткнули человеком… Это хороший способ существования, жестокий и дающий в итоге сильные империи, но на выходе абсолютно неэффективный, несовременный способ. Нам нужна другая система отношений власти к народу и к человеку, система с обратной связью, что-то более современное, живое, что подскажет, как быть с людьми, которые хотят достигать каких-то результатов, хотят быть лучше, умнее, способнее. Ведь с людьми-кирпичами ничего и не построишь, кроме как стену. А в современном мире надо строить не только стены, и, может быть, стены-то уже и не надо строить вовсе. Мне кажется, что в нашей стране есть и рациональное, разумное, и просто человечески-нравственный подход, и дело лишь в том, что кто-то в стране должен это провозгласить. И я думаю, что мыслью, чем-нибудь еще по возможности поддержу это движение, это желание очеловечить процесс. Был «социализм с человеческим лицом», и мне кажется, что эта идея жива. Я не знаю, как назвать сегодняшний строй. Может быть, «постсоциализм» или начальный капитализм, но надо попытаться ему человеческое лицо вырастить.

У меня, наверное, нет ответа на вопрос, что такое национальная идея… Я не очень хорошо понимаю, что это. Мне кажется, что национальная идея – это когда ты хочешь, чтобы людям было хорошо. Что такое национальная идея во Франции, например? Это образование, медицина и здравоохранение. Обязательное, общее, бесплатное и хорошее – для всех. То есть любой человек чувствует себя французом потому, что говорит на хорошем французском языке, потому, что он читал Вольтера с детства, его мучили Ларошфуко… Он чувствует себя хорошо, потому что его будут лечить, его родителей будут лечить и его детей будут лечить бесплатно! Может быть, это и есть национальная идея? Я не знаю, у меня ответа нет. У тех же американцев любовь и уважение к государству культивируются. И кинематографом в первую очередь. Там даже робот или монстр знает американский гимн и с удовольствием его исполняет. Американцы делают фильмы, о которых бывшее советское Госкино мечтало бы. Президент США может сесть в самолет, полететь на истребителе в космос и лично дать инопланетянину в морду, отправить его в нокаут в день Независимости… Но не только это. Наверное, если есть чувство благодарности у американцев к Америке, значит, они чувствуют себя хорошо. Вопрос, который меня волнует не как режиссера, а как человека – почему наша система такая жестокая, почему она беспощадна к слабым, беспощадна к больным, одиноким, к сиротам? И всегда она была такая. XIX век был не лучше. Читайте Гоголя, читайте Достоевского. Это система, которая любит только тех, кто разделяет ее идеи. Есть эта божественная власть, и все, что близко находится в абажуре этой власти, процветает и свято. Но если ты просто человек, если ты просто Акакий Акакиевич, Макар Девушкин, если ты просто кто угодно и на пять шагов отошел от этого круга, от этого абажура, то подохни, исчезни, растворись вместе со своими детьми. Вот это ужасно, вот это жестоко.

Только не надо говорить, что это заложено в нас генетически и страдание - это наш крест. Нет! Иногда звучат и высокие ноты, но… какие-то люди стали атомарные. Раньше была культурная ткань, которая соединяла многих: языковая, культурная, люди, мне кажется, были мягче. Мы очень одиноки стали, одиноки, словно в скафандрах…