Жизнь после кризиса

У нас в гостях писатель, ученый, философ, автор более ста работ по различным разделам физики и математики, а также книг по научной апологетике Виктор Тростников. Этой тематике посвящены его произведения «Мысли перед рассветом», «Понимаем ли мы Евангелие», «Раздумья в пути», «Православная цивилизация», «Россия земная и небесная». Но предметом сегодняшнего разговора Виктор Николаевич выбрал дела далеко не духовные, хотя и связанные с ними незримыми нитями

Старшее поколение помнит, с какой настойчивостью советские идеологи объясняли народу, что капитализм – очень плохой строй, обреченный на уход с исторической сцены, поскольку в самой его природе заложена неизбежность кризиса. Эту научную истину доводили до сознания школьников, студентов, аспирантов и всех трудящихся, записывая их в кружки политграмоты. А когда ни у кого в СССР не осталось сомнения в том, что капитализм доживает последние денечки, его установили и у нас.

Может это был хитрый педагогический прием? Не верите в кризисность капитализма, так почувствуйте ее на себе! И в 2008 году мы ее действительно ощутили на своей шкуре. Сейчас ситуацию удалось стабилизировать, но эксперты говорят, что это – затишье перед бурей и мир ожидает вторая волна кризиса, которая будет разрушительнее первой.

Что ж, значит, старина Маркс был прав? Этот вопрос лучше переадресовать человеку, который первым заговорил о неотвратимости конца капитализма, а им был основатель политэкономии Адам Смит. Заслуга Маркса состояла лишь в том, что он подыскал капитализму достойного могильщика в лице пролетариата.

Впрочем, кому здесь принадлежит приоритет, уже не важно – это история, а перед нами живая действительность. Раз уж мы вошли в капитализм, нам жизненно необходимо знать, рухнет он или нет, и прислушиваться тут следует в первую очередь к современной науке, которая со времен Маркса значительно продвинулась вперед. А изучить природу капитализма и, следовательно, предсказать его будущее сподручнее всего, конечно, западным ученым, ибо он для них не абстракция, какой еще тридцать лет назад был для нас, а повседневная реальность.

Западная мысль, особенно американская, в этой области бьет ключом. Исследования по экономике, политологии и социологии там щедро субсидируются, и представители этих наук регулярно удостаиваются Нобелевских премий. Их труды легко найти в Интернете, многие переведены на русский язык. Но того, кто понадеется на западных специалистов, ожидает глубокое разочарование: они кладут в протянутую руку камень. Вопроса о конечности или бесконечности капитализма никто из них не ставит. И это вполне закономерно. Дело в том, что в основе всякой цивилизации лежит ее язык – система рассуждений и обсуждений, а всякий язык, как показал австрийский философ Людвиг Витгенштейн, содержит в себе необсуждаемый, или, как он сам выразился, «мистический», элемент – исходные утверждения, принимаемые на веру (в математическом языке это аксиомы). В языке западной цивилизации в число таких утверждений входит тезис о вечности капитализма, который, когда западные авторы пишут о нем не только как о способе хозяйствования, но и как о жизнеустроении в целом, они называют демократией. Один из авторитетнейших американских гуманитариев Фрэнсис Фукуяма прямо провозглашает демократию «концом истории».

Истинное лицо демократии

Представим себе, что капиталистическое общество замкнуто. Например, существует на отрезанном от мира острове. Допустим, что там только один капиталист, владеющий всеми заводами, а остальное население – трудящиеся. Не трудно показать, что в таком обществе перед капиталистом сразу же встает неразрешимая дилемма. Чтобы удовлетворять свои личные потребности и совершенствовать производство, он должен продавать производимые товары. То есть иметь располагающих деньгами покупателей, а поскольку таковых на острове нет, то только нанятые работники и смогут купить товары. Но ровно на те деньги, которые он им заплатил за их труд. Заплатить им много – значит, увеличить их долю в выручке, то есть оторвать от себя и от фонда развития. А заплатить мало – значит, лишиться покупателей и столкнуться с кризисом перепроизводства.

Эту внутреннюю противоречивость замкнутого капиталистического общества хорошо понимал Адам Смит, который пришел к важнейшему выводу: капитализм может существовать и развиваться только при условии расширения рынка. Ему необходимы не только те покупатели, которых он сам создает, оплачивая их труд, но и те, которые смогут покупать его товары на средства, полученные в другом месте. Таким покупателям можно всучивать товар по цене, намного превосходящей его себестоимость. В результате капиталист получит сверхприбыль и у него появятся деньги не только на роскошную жизнь, но и на то, чтобы снижать себестоимость продукции при одновременном повышении ее качества с помощью научно-технического прогресса и углубления разделения труда. При этом, правда, капиталист будет вынужден существенно повысить зарплату своим работникам, чтобы они могли покупать товар по тем же завышенным ценам, по которым берут его внешние покупатели, но и этот расход компенсируется сверхприбылью. В итоге весь капиталистический сектор в целом, включая как капиталистов, так и наемников, усиливается и богатеет за счет некапиталистического сектора, и его трудящиеся переходят из категории пролетариев в категорию среднего класса. Это – как раз тот самый момент, когда термин «капитализм» в качестве характеристики западного жизнеустроения начинает заменяться термином «демократия».

И вылезло мурло мещанина

Судьба слова «демократия» совершенно уникальна. На протяжении двух тысячелетий оно относилось к одной из теоретически возможных форм власти, указанных Аристотелем, а именно – к власти большинства, осуществляемой через его представителей, выбранных путем всеобщего голосования. Но в ХХ веке от такой трактовки термина стали потихоньку отходить. Например, фашистскую Германию никто не называл демократией, хотя Гитлер был избран вождем нации именно большинством. После Второй мировой войны это слово заняло первое место по частоте произношения, каковое удерживает и по сей день. Тем не менее нового научного определения, которое заменило бы устаревшее определение Аристотеля, до сих пор нет. Западу оно не нужно, ибо для него это не научное, а религиозное понятие – что-то вроде «блага» Платона, которому он тоже не давал никакого определения. Там это некий невыразимый идеал общественного устройства. В остальном же мире слово «демократия» трактуют по-разному, чаще всего как нечто отрицательное (в России его нередко переделывают в «дерьмократию»). И все же это не фикция, которая не могла бы так долго находиться в фокусе внимания.

Современная демократия есть нечто совершенно конкретное, она реально существует, и именно поэтому ей нельзя дать научного определения – на нее можно только указать. Демократия в послевоенном понимании – это уклад жизни среднего класса Соединенных Штатов и наиболее экономически развитых стран Европы.

Этот класс вырос из бывшего пролетариата. Достойно восхищения то упорство, с которым он осуществлял эту трансформацию. Она стоила ему огромных усилий и даже жертв, ему понадобилось создать и развернуть профсоюзы, но победа в конце концов была одержана. Капиталисты поняли, что их жизнь станет спокойнее, если они начнут прикармливать своих трудящихся, при этом усилив ограбление чужих. Тем более что над промышленным капиталом Запада появилась мощная финансовая надстройка, позволяющая через кредитно-банковскую сеть высасывать соки из остального мира куда интенсивнее, чем раньше.

Средний класс западной цивилизации по своей численности занимает в ней первое место, поэтому его образ жизни является визитной карточкой официальной идеологии демократии в двух своих формах – реальной и идеальной. Если внимательно вглядеться в ее черты, в них проступит то, что Маяковский характеризовал как «мурло мещанина» – самодовольство, самоуверенность, тупость, стадность, крикливость, а главное – полная бездуховность.

Прощай, средний класс!

Заслуга обнаружения неразрывной связи понятия «демократия» с укладом жизни и психологией среднего класса «золотого миллиарда» принадлежит выдающемуся российскому экономисту и философу Михаилу Хазину. Его самый потрясающий вывод состоит в том, что демократия обречена на гибель, ибо среднего класса скоро не станет. Он сам приблизил свой уход с исторической сцены, подтвердив пословицу «Кого Бог хочет погубить, того лишает разума». Являясь паразитическим классом, регулярно получающим жирные куски от сверхбогатой крупной буржуазии, он вообразил, что эти куски принадлежат ему по «неотъемлемому праву человека». Он не понял, что объем плодов его труда гораздо меньше величины благ, им потребляемых, а значит, где-то кто-то производит гораздо больше благ, чем потребляет. Средний класс стал на весь мир пропагандировать свой сытый и комфортный образ жизни, призывая все народы отстаивать права человека и переходить к западному образу существования. Только эта пропаганда сработала в самый неподходящий момент. Население неразвитых стран воспылало желанием жить такой же сладкой жизнью, какой живут люди на Западе, именно тогда, когда там грянул кризис, а сам средний класс вынужден будет распрощаться со сладкой жизнью. После ухода среднего класса исчезнет с лица земли и демократия, о которой будут помнить только историки, как помнят они сегодня о первобытно-общинной формации.

P.S. Каким будет послекризисное постдемократическое жизнеустроение на нашей планете? Потеряв опору в лице среднего класса, капитализм не сможет выйти из кризиса (ибо расширять рынок будет некуда) и рухнет. Глобализация приведет к выравниванию экономик мировых цивилизаций и индивидуальных доходов, так что большинству придется жить на среднестатистическую зарплату, соответствующую среднестатистической затрате труда, то есть по одежке протягивать ножки. И я думаю, что это будет огромным благом для человечества: от угождения плоти, к которому пристрастил их Запад, люди повернутся к удовлетворению запросов своей души, и перед ними откроются новые, а на самом деле хорошо забытые старые радости бытия.