Национальная идея в масштабе

За окном зима. Она сейчас везде. В Амстердаме и Венеции замерзли каналы, но там, наверное, все равно хорошо. Могу судить об этом лишь по фотографиям из тех мест, что вывешивают на своих страничках в социальных сетях побывавшие там в эти месяцы друзья и знакомые. Красивые у них получились фотографии. А вот фотографии после урагана на Черном море, сделанные в Новороссийске, мне не понравились. Не понравились они мне еще и потому, что я знаю, что Новороссийск после этого урагана на несколько дней остался без света и тепла

Но вообще-то Новороссийск как стоял, так и стоит на таком месте, где всегда случаются ураганные ветры. У нас они называются бора, во Франции мистраль, в Калифорнии ветры Санта-Аны. И каждый из них настолько силен и катастрофичен, что про них складываются поэмы… во Франции и в Калифорнии. А у нас после урагана сидят в темноте и говорят, что пришла зима. Ничего нового в общем-то.

Погода в нашей стране – национальное бедствие. Летом горят торфяники, и вся Россия задыхается в дыму этих пожаров, а зимой мы замерзаем и подолгу сидим без света, потому что выпавший снег оборвал провода от Владивостока до Калининграда. Но при всем этом нашем «общем», как говорили в Одессе, есть две большие разницы. Вот если взять, к примеру, двор моего дома, то снег там счищен до асфальта и при этом никаких сугробов высотой до третьего этажа нет. Каждый день, когда у меня во дворе идет снег, рано, на рассвете, десяток низкорослых таджиков в оранжевых куртках бегают по двору туда-сюда и лопатами ловят снег, не давая снежинкам долететь до земли. Потом приезжает специальная большая машина и увозит собранный таджиками снег туда, где он нужнее, а я иду на работу по асфальту.

Если отъехать от Москвы километров на сто, то кажется, что весь собранный «моими» и другими столичными таджиками снег привезли именно сюда. При этом не важно, в какую сторону направляться по России, все едино – зима ж. Потому и снег. Не проехать, не пройти. Колдобины, выбоины под снегом и подо льдом под колесами каждой машины на дорогах и под ногами каждого человека, что идет куда-то по своим делам. Не важно, куда идет тот человек: в ближайшую лавку за провизией или на переговоры по строительству инфраструктурного проекта, целью которого является улучшение качества жизни в регионе.

Я стою у окна, и мне видно, как строится дублер вдоль Варшавского шоссе – плацдарм широкомасштабного фронта борьбы с московскими пробками. Строительство только начинается, и поэтому можно смело предположить, что эти «временные неудобства, за которые извинения приносит ООО СМУ» надолго. Но я внутренне собран и спокоен, представляя грядущее качественное улучшение жизни каких-то конкретных людей, которые когда-то проедут по Варшавке в сторону центра, или, напротив, тех, кто будет спешить в сторону области. То, что будущая дорога сократит расстояние от стоящего жилого дома до проезжей части, и то, что этой стройкой будут уничтожены сквер и огромный зеленый газон с клумбами цветов, – другая тема для создания будущего инфраструктурного проекта. А что до людей и конкретно до меня, живущего в том доме, под окнами которого строится тот дублер, – это вообще не тема. Никто не спрашивал, никто и ничего не согласовывал. «Решили», «утвердили», «нашли подрядчика», «выделили средства», «распилили» и «получили откат». Все нормально. Россия ж…

В 1983 году Стив Джобс убедил тогдашнего президента PepsiCo Джона Скалли перейти на работу в Apple. Стив просто спросил его, хочет ли тот всю жизнь продавать газировку или же готов пойти с ним и изменить мир.

Придумывать проекты, решающие сверхзадачи, не так уж сложно – сложнее понять, зачем, почему и как это нужно делать. Поскольку в нашей стране мало кто дает себе труд объяснить важность этой концепции другим, у нас зачастую отсутствует целеполагание как таковое в головах у большинства наших сограждан.

То самое целеполагание сегодня уже изучают в бизнес-школах, потому что это не что иное, как умение ставить себе правильные долгосрочные задачи. Просто-напросто это важное, но почему-то очень редкое в людях качество, необходимость которого особенно хорошо видна в бизнесе. Рожденные в свое время в гаражах Google и Apple, Facebook, придуманный Цукербергом потому, что его бросила девушка, выросли в то, чем они являются сейчас, исключительно благодаря тому, что в головах у их создателей возникла чуть более глобальная идея. Вместо того чтобы просто сколотить еще одну поисковую систему, Google решил проиндексировать всю информацию на свете. То, что эта сверхзадача невыполнима, заставляет Google идти дальше и дальше – как ослика за морковкой. А ведь чуть меньше амбиций – и он давно бы отправился на помойку вслед за какой-нибудь AltaVista. Что уж тут говорить об Apple, который изменил существующую мировую систему координат, или о самой дорогой социальной сети, объединившей живущих на земле людей и именем которой теперь в России хотят назвать новую партию – «Партию Facebook’а».

Я подозреваю, что именно из бедности целеполагания, а вовсе не из коррупции, взяток и мигалки какого-то мелкого чиновника выросли и растут сегодня все будущие проблемы России, включая наши всепогодные беды. «Мои» таджики очень хорошо выполняют свою работу. Конкретный начальник конкретного ЖЭКА нашел отличных исполнителей для поставленных ему задач. Кем поставленных задач? Россией? Президентом? Премьером? Кто он, тот, кто сказал: «Зимой в России много снега и его надо убирать»? Из чего рождается проект? Как появляются «идея» и «задача»? Мне кажется, что из мечты. Красивое слово и понятие очень красивое. Но тогда почему все так хреново-то у нас? Потому что мечта у каждого своя, но как-то так получается у нас в стране, что в большинстве своем мы воплощаем в жизнь не свои мечты, не личные, а чьи-то, каких-то других, очень отдельных людей. А они вот об этом и так мечтают. Это их мечты такие куцые. И хотя этих мечтателей реально не так уж и много, но именно их мечты складываются в национальную идею, которая получается куцая: налить в бидон нефти и слиться в Швейцарию или на бюджетные деньги построить дачу под Сочи, чтобы туда приезжать иногда из Малибу, где жить лучше, чем в Новороссийске.

Например, какие глобальные цели ставит себе поколение, рожденное в начале 1990-х? Одни – те, что считают себя творцами, – собираются отправиться куда-нибудь за границу и стать там вечными студентами. Другие думают о бизнесе: открывают интернет-магазинчики, принцип работы которых основан на том, чтобы купить вещь за границей, а потом продать ее здесь втридорога. Художники, кажется, мыслят исключительно биеннале. «Наши», которые ведь на самом деле не клинические идиоты, а просто дети, которым в голову не положили ничего более или менее ценного, спят и видят, как бы мутировать в топ-менеджеров «Транснефти», чтобы и дальше пилить нашу старую добрую трубу.

Чтобы идея стала внушительнее, надо, чтобы хотя бы каждый третий сегодняшний школьник рано или поздно захотел чего-то более серьезного, чем просто обеспечить в далеком будущем мягкий стул своей жирной заднице. Не обязательно изменить мир. А, скажем, сделать так, чтобы все улицы в России были чистыми. Или чтобы все судьи были честными. И лишь потом, а вовсе не наоборот, для решения этих действительно больших задач можно будет применить любимую прогрессивным человечеством теорию малых дел: то есть помыть подъезд, не дать взятку и выкопать первую ямку в песочнице.

Стою у окна и вижу, как рабочие продолжают уродовать мой, ставший привычным за годы жизни в этом доме, пейзаж. Выходов у меня несколько: или менять квартиру, или уезжать из страны, или забить на это и смириться. Но я почему-то, когда смотрю на этот фронт работ, думаю о Джобсе и Скалли. Почему Скалли – успешный мужик, которому тогда было далеко за сорок и который был, между прочим, президентом PepsiCo, а не абы кем, – увлекся риторикой Джобса, принял это предложение и пошел изменять мир? Вероятно, потому так с ним получилось, что он всю жизнь думал про свою роль в мире каким-то иным способом – и был удивлен тем, насколько глобально иным может быть его личное целеполагание.