Нериторический вопрос

По мнению заместителя руководителя Департамента ТЭХ Москвы Александра Татарникова, главный вопрос в деле внедрения энергоэффективности в России сегодня формулируется так: «А сама идея энергосбережения, энергоэффективности в том виде, который она имеет сегодня, по своей сути целесообразна, актуальна или нет?» И в процессе беседы со мной, рисуя на листочке стрелочки, квадратики, кружочки и прочие геометрические фигуры, Александр Татарников показал, что такая формулировка не является риторической или дискуссионной и в его видении логики программы энергоэффективности в России ответ на этот вопрос крепит саму идеологию всей схемы.

Мы сидим в маленьком кабинете, где на стене за спиной моего собеседника висит схема информационного модуля программы энергоэффективности Москвы. До даты ее обсуждения в правительстве Москвы остается меньше недели.

– Давайте попробуем разложить и обозначить участников и действующих лиц программы энергоэффективности. Есть потребители. С одной стороны, они делятся на два больших сегмента: граждане и предприятия, или юридические лица, производители товаров и чего-то еще – всего на свете. Но так или иначе с ними все ясно и понятно. Их дело – потреблять и платить. С другой стороны, есть ресурсоснабжающие организации, куда можно отнести генерирующие, сетевые, энергосбытовые компании и т.д.

Что для первых означает идея энергоэффективности и энергосбережения? Снижение в своих расходах и платежах доли стоимости энергоресурсов. Снижение в себестоимости продукции доли затрат на энергетику. Что означает энергосбережение для вторых? Провал полный.

По идее, зашитой в программе, для поставщиков и профессиональных участников рынка целевая установка должна быть другая: снижение себестоимости энергоресурсов и, как результат, повышение прибыли и увеличение объемов реализации. То есть у наших участников и действующих лиц разные целевые установки.

Мы говорим: «У нас целевой показатель 40% снижения». Получается, кто на самом деле дает это снижение ВРП? И те и другие. Но одни из них на ВРП работают, а вторые нет. Но эти «вторые», потребители, и есть те, ради кого и делается все то, что называется программой энергоэффективности в России. Ради каждого конкретного жителя страны, для которого в результате снижается стоимость энергетики в его ежемесячном платеже за коммунальные услуги, все это делается. Это надо понимать и учитывать как исходную модель. Но к сожалению, многие, недопонимая этого, сваливают все в одну кучу, упуская из виду, что участники программы имеют разные целевые установки.

Для чего я все это рассказал? Представим себе ситуацию, что мы провели мощную агитацию среди населения. Они, затянув пояса, начали экономить: перекрыли все краны, и у них из кранов не капает, свет они не жгут, сидят при свечах, лишь бы экономить. И резко снизилось потребление. Ура?

Но что это означает для генераторов? Это означает, что у них упала реализация, но штат, обслуживающий персонал у них остался, и фонд заработной платы с налоговыми отчислениями, соответственно, тоже. Единственное, что затраты у них немного упали на закупку сырья, или так называемых первичных энергетических ресурсов.

Что эта поголовная экономия означает для сетевых компаний? Для сетевых компаний это полный провал. Им не важно, течет ток по проводам или нет, – их затраты состоят из эксплуатации. Соответственно, от того, что мы стали меньше потреблять, они меньше денег терять не стали. Для них это «ура» – катастрофа. Что будут делать профессиональные участники и как будет реагировать рынок? Будет повышение тарифов. В результате мы экономили, сидели при лучине, а платить будем вынуждены те же деньги. Получается, что, как бы все ни экономили, и те и эти, если не двигаться в сторону снижения стоимости энергетических ресурсов, мы все равно получим обратный эффект, мы увидим увеличение тарифа и дискредитацию всей идеи энергосбережения, и вся эта хорошая и нужная затея накроется по полной программе.

– Но здесь есть другая позиция, другая точка зрения: лучшим стимулом для потребителя является высокий тариф. Если тариф будет расти, то человек будет производить у себя какие-то изменения, например, будет выключать свет, вкрутит повсюду энергосберегающие лампы, использует энергосберегающую технику и т.д.

– А зачем? Какая у нас цель – пояс затянуть или обеспечить людям огромное количество энергии по низкой цене? Это принципиальный вопрос. Так вот, энергоэффективность и энергосбережение – это прежде всего снижение стоимости энергетического ресурса со стороны производителя, снижение доли затрат на энергоресурсы у производителя всех остальных товаров, снижение стоимости энергоносителей для всех и для каждого. Отсюда надо плясать, но именно на это в сегодняшнем развитии сюжета ничего и не направлено. И лучшей демонстрацией или иллюстрацией к этому тезису будет другой пример – оптовый рынок электроэнергии. Реальная картина происходящего станет видна, когда мы объединим все сказанное об участниках рынка с самим рынком в общее и целое, коим оно и является, по моему глубокому убеждению.

У нас появился оптовый рынок электроэнергии. И что? Что произошло с точки зрения потребителя? Ничего. Тариф продолжает расти. Что такое оптовый рынок, потребитель не знает, у него как была сбытовая компания и счета от нее в почтовом ящике, так все и осталось. Раньше она называлась «Мосэнерго», теперь «Мосэнергосбыт». Соответственно, какое количество электроэнергии он потреблял пять лет назад, при РАО ЕЭС, такое потребляет и сейчас. У нас же рынок, у нас реформа отрасли и больше года Закону об энергоэффективности в стране. Как же так произошло, что потребитель ничего не почувствовал? Это значит, что рынок немного недоделан. В чем суть рынка? Суть рынка в том, что потребитель, по существу, определяет деятельность производителя. Производитель, выражая интересы потребителя, конкурирует с соседним производителем и подстраивается под «хотелки» потребителя. Отсюда идет изменение самой услуги, ее качества, снижение ее стоимости и т.д. Так должно быть. Потому что именно это и есть рынок. А у нас потребитель на производителя не влияет никак, но у производителей рынок, а у потребителя квитанция в почтовом ящике с новой ценой.

Я объясню, почему не влияет. Он не влияет потому, что рынок очень сильно порезан ограничениями. Есть такое слово «чекрыжить». Так вот у нас рынок «почекрыжили», и огромное количество потребителей на рынок не попало.

Потребители имеют дело с гарантирующим поставщиком, который полностью дезавуирует всю рыночную ситуацию, являясь монополистом. Нет сегодня никакой конкуренции, а без конкуренции нет и рынка. Потребитель видит весь рынок в одном лице, лице гарантирующего поставщика. Так себе лицо…

Теперь посмотрим, что для генераторов. По идее, когда появилась частная генерация, рынок должен был начать давить и в отрасль должны были хлынуть новые технологии, опережая провозглашенную властью программу модернизации. Но ничего подобного не произошло за редким исключением и очень большими инвестициями. Старая генерация никуда не делась. Все генераторы, какими бы старыми они ни были, работают. Не все загружены, но работают все. Почему? Потому что «начекрыжили» кучу ограничений: по теплофикационным хвостам, по вынужденным режимам, – и оказалось, что все эти ограничения настолько отдалили влияние потребителя на производителя, что рынок для генераторов тоже не образовался. То есть де-юре он есть, а де-факто его нет.

Так о чем мы говорим? Ради чего все это: рынок, энергоэффективность, модернизация отрасли, энергосбережение, развитие альтернативных источников энергии?.. Главное, чтобы потребитель купался в дешевой энергии. Для этого надо создать или пересоздать рынок розничный. И мы в Москве сейчас выходим на заседание правительства и идем к мэру с предложением по созданию розничного рынка электроэнергии города Москвы.

В чем суть? В каком-то смысле меняется немногое: появляется новый профессиональный участник розничного рынка, что-то типа сбытовой брокерской компании, который будет покупать на оптовом рынке. В чем новизна нашего предложения, чем этот игрок, эта компания отличаются от прочих и в чем удобство для потребителей, в чем выгода? Если участниками этой компании будут два-три сбыта, это будет простая сбытовая компания и ни мы, ни город, ни потребитель ничего нового не получим. Такой компании трудно будет конкурировать с гарантирующим поставщиком, потому что у того большое количество потребителей и, соответственно, тариф сетевой у него низкий. Но в городе есть 16 тыс. бюджетных зданий. Если мы эти здания включим как клиентуру новой компании, то понятно, что такая компания сразу получит хороший сетевой тариф и станет конкурентоспособной. Более того, те потребители, которых получит эта компания, пройдут через мероприятия программы энергосбережения, будут оборудованы приборами учета, и поэтому весь мусор, который сыплется с оптового рынка на гарантирующего поставщика, на них не попадет. Они все будут рассчитываться по приборам. На них никто ничего не повесит. В результате эта компания получит серьезное преимущество.

– А как они туда попадут? Те же самые конечные потребители в лице ТСЖ.

– Так это самый лакомый кусок. Допустим, я председатель ТСЖ. Вот у меня два-три дома, моя группа поставок дает мне 4–5–6 МВт. Я уже участник оптового рынка, вхожу на эту новую площадку. В чем моя проблема? Я не понимаю ничего в режимах. Вопросов нет. Мы за тебя решаем. Мы создаем диспетчерское управление, которое занимается планированием режимов и схемами оптимизации.

Теперь начинается самое интересное. Эта площадка дает инфраструктурный сдвиг. Посмотрите, какие на этой площадке сходятся рынки и какие механизмы мы запускаем. Представим себе ситуацию. Вот дом. Я как инвестор решил провести в нем энергосберегающие мероприятия. Потратил деньги, но мне надо их окупить. Как мне их окупить? За счет того, что я просто экономлю ресурс, я могу пролететь. Но если я выхожу на рынок через эту компанию, то получается, что я реально своим тарифом могу как-то управлять. Это – первое. Второе. Я же за счет экономии освободил лишнюю мощность, и я хочу ее продать. Мы хотим здесь сделать рынок продажи свободной мощности. Я теперь могу продать лишнюю мощность. Я сэкономил реальные ресурсы, выбросы сократил и затащил сюда прелести Киотского протокола. Продал все это, и получается, что я уже три раза с трех мест, из трех источников получил доход и у меня резко сократился срок окупаемости. Срок окупаемости сократился. Следовательно, возникает инвестиционный климат.

Что начнут делать? Начнут ставить, например, системы рекуперации тепловой энергии от вентиляции. Практика, которую мы отработали, говорит, что системы рекуперации одного жилого дома достаточно, чтобы нагреть всю горячую воду собственного дома и ряда соседних зданий. Соответственно, я начну отключаться от внешней горячей воды, буду греть ее сам через рекуперацию. А это огромная экономия: я буду платить вдвое меньше. Расчеты показывают, что стоимость затрат на нагревание таким путем вдвое ниже, и у меня теперь горячая вода есть всегда. Более того, у меня получаются излишки горячей воды, и я хочу эту воду сбывать в соседнее здание.

Теперь смотрите. Начали потребители горячую воду один за одним отключать. Это будет давление на поставщика горячей воды. Он уже своими тарифами ничего не сделает, потому что у него будет один способ: переходить на более современные технологии, которые будут снижать стоимость подачи горячей воды, чтобы потребителю стало невыгодно кипятить самому воду и он опять стал бы ее покупать у внешнего поставщика. Вот механизм влияния рынка.

Я могу поставить солнечные батареи или тепловой насос закопать в скважину и пользоваться геотермальным обогревом. Это не вопрос технологии – это вопрос стоимости. Технологии есть, но смысл в их внедрении возникает только тогда, когда возникает окупаемость. Чтобы окупаемость возникла, нужно создать место, куда можно продать излишки. Я затратил деньги, мне нужно быстрее их окупить. Я что-то потребляю, а излишки могу реализовать и получить возврат инвестиций и доход.

Я называл поставщиков тепла. За ними сети. Потому что сразу встает вопрос, что надо переходить на другие локальные технологии, которые не столь глобальны и будут конкурентоспособными.

Я могу продать лишнюю генерацию. Возникает альтернатива, откроется место для малой генерации. 5 МВт, 10 МВт, которые системный оператор в глаза не видит, он этой мощностью не управляет, ее не регулирует. Появится ниша, куда придут новые высокоэффективные технологии, у которых себестоимость намного ниже.

И через некоторое время мы увидим, что придется вырубать какие-то генераторы, хочешь ты того или нет. Системный оператор и генератор встанут перед вопросом: надо ли ему продолжать крутить эту дорогую станцию, или он будет ее глушить, так как он уже работает в ущерб. Если он заглушит, а это большой объем, то возникнет вопрос о том, что поставить взамен. Сразу появляется рыночное место. Теперь можно туда прийти с чем-то новым. А если начнут расти тарифы, то усилится стимул к росту альтернативной энергетики. И они попадут под давление рыночных отношений.

Вторая половина рынка, которая сегодня молчит, где потребитель должен воздействовать на производителя, а тот за счет своей конкуренции должен давать нам более выгодные технологии, она начнет работать.

Я уверен, что рынок не дошел до потребителя, то есть не была запущена розница.

Создавая такого игрока на опте для розницы, мы меняем и создаем новые правила, новые возможности, создаем новую площадку и понятные всем финансовые схемы. По сути, мы создаем настоящий рынок, где его участники могут всем этим пользоваться.

– Исходя из ваших рассуждений и двух составляющих, которые мы обсудили, можно сказать, что программа энергоэффективности в какой-то степени…

– …стимулятор. Прежде всего. И стимул – это необходимый инструмент к энергоэффективности. Я пытаюсь сказать, что, если мы будем заниматься только энергоэффективностью, мы ничего не сделаем, мы будем заниматься сбережением. А сбережение – это затягивание поясов. И это провальная ситуация. Сколько лет мы живем в советском обществе, столько и затягиваем пояса.

Я говорю, что нет и не будет рынка, если у потребителя не будет мотивации на поиск альтернативного решения. Поэтому мы говорим, что задача решается, если мы создаем площадку, позволяющую сбывать излишки, то есть тот эффект, который получается от энергосбережения. Тогда эта штука срабатывает.

– Провайдеры и первопроходцы пропаганды 261-го ФЗ пытались наработать некие типовые решения, которые можно было бы тиражировать по стране, программами «Энергоэффективный квартал», «Энергоэффективный город» и несколькими другими подобными пилотными проектами. Насколько тиражируемо в России то, о чем сегодня говорили мы? Много ли такой просвещенной энергетической мысли на местах?

– Не надо бояться иметь просвещенную мысль. Я вам расскажу о своей личной позиции, которую в своей деятельности придерживаюсь. Задача органов государственной власти состоит не в том, чтобы своей деятельностью подменять хозяйственные функции, хозяйствующих субъектов, реализовывать, внедрять энергосберегающие мероприятия, – нечего государству этим заниматься. Задача государства в другом. Нужно делать то, что ни один отдельно взятый инвестор, естественно, не сделает, а именно создать рыночные условия, которые формируют мотивацию для хозяйствующих субъектов. Что мы должны сделать? Создать условия. Разработать нормативное обеспечение правил – это наша функция. Мы должны создать информационно-технологическую

подоснову, с которой начнет все раскручиваться, которая позволит субъектам между собой общаться, получить необходимую информацию. Наработка типовых решений на старте с нашей стороны нужна только для того, чтобы инвесторов столкнуть с места. Дальше это их вопрос.

А что касается создания библиотеки типовых решений, то власть готова, безусловно, в этом вопросе помочь, дать для этого соответствующие ресурсы. На это никакой инвестор своих денег не потратит. Это мы можем, и это в наших силах – выкинуть на рынок 16 тыс. зданий в лице одного нового игрока. Мы должны дать стартовые условия для развития рынка. Вложить деньги в создание инфраструктурных элементов, которые будут на рынке, – это тоже наша функция. Площадки, необходимые для обмена опытом, информацией, – наша задача. Но заниматься самим энергосбережением за хозяйствующих субъектов – это бред. Этой функцией хозяйствующий субъект должен заниматься не потому, что мы его пинком туда гоним, а потому, что у него возникает экономическая мотивация этим заниматься.

Наша задача – создать условия, при которых эта мотивация возникла бы. Конечно, ряд мер будет принудительного характера. Например, сегодня мы даем субсидии просто так. Я предлагаю выдавать субсидии с условием внедрения энергосберегающих мероприятий, потому что мы сегодня субсидируем оплату за энергоресурсы. Я больше не хочу за это платить. Чем плох такой механизм и разве это не стимул? И главное, он полезен в широком смысле, так как создает новый уклад и вырабатывает новую культуру потребления на уровне привычки – привычки рационального использования энергии как прямого финансового стимула.

Наша задача – заниматься вопросами, способствующими развитию рынка, но не быть рынком. Многое из того, что предлагается внедрить сейчас, – это не наш вопрос. Это вопрос потребителя. Это ему нужно. А если ему это не нужно, то мне незачем деньги тратить. Мне надо сделать так, чтобы ему это стало нужно. Тогда вы пойдете к потребителю и будете предлагать ему все это дело.

Именно рынок мотивирует людей. Безусловно, что без фактора снижения стоимости энергетических ресурсов энергосбережение – это совдеповская песня, это очередная продовольственная программа и талоны на хлеб и на яйца в результате ее осуществления.

Андрей Агафонов