Получится ли в Сколкове?

Российское государство одновременно и последовательно использует разные стратегии развития инноваций. В России существует несколько так называемых институтов развития. Один из них построен по принципу выделения по совокупности отраслей. Там, где это касается размерности Роснано. Другой институт построен по принципу некоего типа финансирования инноваций для развития венчурного предпринимательства в сфере инноваций – это Российская венчурная компания. Третий – Сколково, которое часто называют нашим вариантом Кремниевой Долины, где не очень понятно, то ли это будет самая близкая к науке прикладная сфера, то ли это будет центр, где еще будут сидеть какие-то стартапы или что-то такое.

Кремниевая Долина. Это кластер экономического развития, который в последние шесть-семь десятилетий развивается к югу от города Сан-Франциско в Соединенных Штатах. Это настолько успешный регион, что во всем мире региональные политики, региональные экономисты пытаются в различных формах реплицировать эту историю успеха. Все знают про Кремниевую Долину, но мало кто понимает, почему это такая уникальная вещь, почему был достигнут успех, в то время как другие попытки скопировать этот опыт не стали успешными.

Президент Франции Шарль де Голль был один из первых европейских лидеров, на которого Кремниевая Долина произвела огромное впечатление. В начале 60-х годов он посетил всемирную выставку в Брюсселе, где Стэнфордский университет рекламировал свой научный парк, и подумал: если американцы это смогли, то французы умнее, они наверняка смогут. Де Голль был одним из многих лидеров, которые попытались повторить успех Кремниевой Долины. Эти проекты назывались то полюсами роста, то высокотехнологичными парками, то индустриальными районами, то кластерами, но логика у них всегда была одна и та же. Основная идея была проста: где-то развивается экономика, где-то не развивается, и государство пытается вмешаться в это, оно пытается сконцентрировать людей в пространстве. И тем самым пытается ускорить экономическое развитие, размышляя, что, если мы установим связи между различными бизнесами, мы создадим критическую массу, после которой начинаются спонтанные процессы – отпочковывание одних бизнесов от других, как это было в Кремниевой Долине. Например, если мы сделаем там международный аэропорт или хороший порт, если мы там сделаем транспортный перекресток, от которого все будут получать пользу, там начнется доброкачественный круг развития. А за счет местной экономии на масштабе опять же будут развиваться бизнесы.

В демократических странах сконцентрировать экономическую деятельность в одном отдельно взятом регионе не получится: все хотят маленькие полюса роста. Может быть, поэтому, а может, по каким-то другим причинам никаких значительных результатов от деятельности государства по строительству кластеров не получается. Многие государства уже пытались эмулировать спонтанный процесс, но так, чтобы они могли его контролировать, подталкивать и подруливать. Интересно здесь то, что во многих регионах, где не планировались полюса роста, такие местные полюса начали появляться сами по себе. У политиков ничего не получалось, а у рыночных инициатив что-то получалось. Они все появлялись, появлялись и появлялись.
Что же уникально в Кремниевой Долине? По основным процессам Кремниевая Долина росла примерно так же, как другие города, просто им немного больше повезло и они выбрали более успешную специализацию. Что касается участия государства в жизни Кремниевой Долины, о котором очень многие говорят, что она выросла на военных контрактах, надо вспомнить и не забывать впредь, что Сан-Франциско – это город в США, страны, где военные контракты достаются лучшим в своей отрасли компаниям. Военное ведомство хотело, чтобы над их конкретными проектами работали лучшие головы, а лучшие головы уже тогда были в Кремниевой Долине. Понятно и то, что все эти люди оставались там, они никуда не уезжали из этого региона и продолжали двигать вперед непорочный круг, когда одни компании создают другие. Понятно, что Apple, Intel, Hewlett-Packard – все эти компании были созданы как раз тогда.

Что здесь интересно сегодня, в этой Долине возле Сан-Франциско? То, что есть компании, которые здесь были созданы, но есть тут и такие компании, как Hitachi, Toshiba, Microsoft. Штаб-квартира у Microsoft в Сиэтле, лаборатории у них здесь. Это такой пункт радиоперехвата для Microsoft и для других больших компаний, которые тоже покупают в Кремниевой Долине очень дорогую недвижимость, чтобы знать, что сейчас думают самые умные люди в их отрасли. И это несмотря на то, что там у них разрабатываются в основном программные продукты, а программные продукты можно разрабатывать где угодно. Чтобы знать самые последние новости в отрасли, надо физически находиться там, где находятся самые умные люди этой отрасли.

– На ваш взгляд, надо ли государству лезть со своими благими намерениями в сферу регионального и инновационного развития? Если все-таки лезть, то какой из типов инструментов вам кажется более важным или более доступным, чтобы государство с ним работало, а какие инструменты, напротив, пусть растут лучше сами? Опять-таки лезть можно по-разному: путем создания правил, укрепления связей, облегчения контактов с какими-то международными структурами, лезть можно попыткой собственного строительства. Что здесь можете посоветовать?

– Понятно, что если невозможно не давать политикам лезть в региональное развитие, нужно это делать так, чтобы они эти институты развития, свободные зоны создавали в тех местах, где это принесет какие-то плоды. В Америке, допустим, политики не хотят выбирать какие-то области, они пытаются размазать это масло по большому количеству регионов потому, что иначе будет страшное сопротивление. Но в России сейчас ресурсов не хватает и при условии проведения реформ, нацеленных на упрощение процедур и оптимизацию бизнес-процессов, сопротивление тому, чтобы создать инновационную зону в каком-то определенном районе, вероятно, будет меньше.

Россия сейчас открыта для бизнеса, и здесь есть места, которые находятся рядом с Северным Китаем, а есть те, которые рядом с Западной Европой. Это те районы, куда можно приглашать западные инвестиции. Что касается иностранных инвестиций, это важно, потому что никто, кроме тех людей, которые сейчас определяют развитие отраслей, не знает, какие отрасли будут нужны, а какие не нужны в будущем. Например, нанотехнологии – это сейчас модное слово, каким биотех был несколько лет назад, но сейчас это уже не так. Не нужно смотреть на какие-то конкретные отрасли, нужно, чтобы Россия в целом была открыта для бизнеса. И пусть люди сами решат, что здесь надо развивать. Надо создавать некоторую разумную экосистему для развития инновационного бизнеса и для регионального развития.

– Вы сказали, что у государства не должно быть серьезной роли в кластерах, в инновационной политике, но вы все-таки упомянули государство и политиков, потому, наверное, что политики – государственные люди в каком-то западном смысле. В нашем российском понимании политика – это партии, у нас нет индивидуальных политиков, у нас в парламенте не принимают поправки именного характера, как в Америке, у нас нет политических имен. Я хочу понять, а что такое у вас политик, который приходит в кластер и таким образом хочет получить дивиденды? Какого рода дивиденды он может получить в самостоятельном или партийно-структурном содержании?

– Что политик получает из кластера? Он перерезает ленточки. Знаете, у вас они тоже перерезают ленточки: понимаете, кто в телевизор попал, тот и молодец. И я могу сказать, что в Северной Америке не важно, в какую партию ты вступил, там главное, чтобы ленточку перерезал ты.

Что касается российского контекста, может быть, я не очень понял, но конфликт – это бизнес. Конфликт – это неотъемлемая часть бизнеса, именно поэтому люди увольняются из одной компании, переходят в другую, развивают собственный бизнес. А потребитель в конце концов решает, какая из конфликтующих сторон права. Дайте людям возможность уходить из организаций, конфликтовать с этими организациями, тем более если у них есть капитал, если у них есть хорошее место, где можно развить свое собственное дело. Они будут пробовать что-то еще, и через некоторое время что-то разовьется лучше, деньги будут вкладываться в лучшее, одни люди разбогатеют, другие обанкротятся. Может, вы не об этом вопрос задавали, но я его понял именно так. Не только в России – во всем мире такое происходит. Главное, чтобы у всех людей были разные варианты, и, если они друг с другом жить не могут, пусть переходят в другую организацию. У меня жена – японка, я канадец, и мы в общем во многом не согласны. Я живу в Торонто, 40% жителей у нас – эмигранты. Тем не менее как-то люди живут, как-то чего-то создают. Главное, чтобы не было монополии одного института, где люди всегда бы дрались друг с другом. А когда правительство все контролирует, именно так все и происходит. Если же у вас будет конкурирующий бизнес, те, кто вступил в межличностный конфликт, уходят в другой бизнес и пытаются конфликтовать дальше. А если человек ни с кем не может ужиться, он обанкротился, пропал и умер под забором, вот и все.

Любая высокотехнологичная отрасль сегодня станет завтра низкотехнологичной. А сегодняшние низкотехнологичные отрасли когда-то были высокотехнологичными. Для меня проблема с политиками заключается в том, что они выделяют какую-то отрасль, которая, как правило, уже не идет вверх, а вышла на плато или уже даже падает, то есть они бьются во вчерашней войне.

Почему я это говорю? Потому, что есть разница между тем, когда вы даете возможность людям самим решать, во что вкладывать, и тем, когда решаете за них, во что им нужно вкладывать. Извините, если я неправильно понял ваш вопрос, но я его понял именно так. Люди, которые хотят развивать высокотехнологичную отрасль, потому что все говорят о высоких технологиях, но они при этом не заняты реально в этих технологиях и не понимают, что работает, а что нет, эти люди не имеют права решать, что будет работать, а что не будет работать завтра. В долгосрочной перспективе всегда бизнесмены, которые работают именно в этой отрасли, будут использовать свои ресурсы более эффективно, чем политики, которые извне пытаются пройти в отрасль, про которую все говорят, что она модная и многообещающая.

– Скажите, пожалуйста, на практике политика выращивания кластеров с нуля чаще всего заключается в том, что приглашается большое количество хайтековых транснациональных корпораций, после чего начинают думать о том, как бы и нам тут такую построить? Много ли примеров того, как привлечение таких компаний, как Google, IBM, Intel, на самом деле привело к появлению компаний уровня Кремниевой Долины? Можно ли привести положительные и отрицательные примеры?

– Есть такие примеры, это было видно и в Кремниевой Долине, и в других местах. Люди выходят из таких компаний, как Google, и создают свои компании. Но я бы сказал, что такой тип развития, когда приходят большие компании, открывают производственные площадки, научные площадки в научном парке, принципиально не способствует такому развитию кластера, как он должен развиваться. В кластере, когда речь идет о формировании бизнеса, это все-таки большое количество малых бизнесов, а не малое количество отделений больших корпораций. В отделе большой корпорации вы – исследователь и работаете над какой-то узкой темой, а если у вас свой маленький бизнес, вы и с клиентами общаетесь, и финансами занимаетесь, и техникой занимаетесь, и так далее.

В кластерах, которые развиваются, как правило, численно преобладает малый бизнес. Например, если рассмотреть миннеаполисовский медицинский кластер, а это город, в котором действительно развился медицинский кластер, он живет на малом и среднем бизнесе, которые порождают другие бизнесы малого и среднего размера. Я не говорю, что большие компании не могут генерировать кластеры, но, если речь идет о научных отделах больших корпораций, у них очень хорошие исследователи, но спонтанно они не могут развивать малый и средний бизнес. Они занимаются своим делом.

– Господин Дероше, вы верите в то, что Сколково может быть успешным? И может ли быть успешным вообще такой кластер, который создается за счет рекламных слоганов, придуманных российским правительством, а никак не за счет того, что крупные компании увидели, что есть комфортная среда и им хочется в это среду попасть? Верите ли вы в то, что может быть косвенное позитивное воздействие, связанное с усилиями, но не являющееся непосредственным результатом создания кластеров?
– Я бы выступил против тех, кто считает, что такая стратегия наиболее успешна. Я бы сказал, что если вы хотите улучшить условия для бизнеса, то нужно работать над этим, а не над тем, чтобы воплотить еще какую-то ограниченную правительственную схему. Существуют другие способы создавать рабочие места, и я думаю, что ваша задача – создать лучшие условия для бизнеса. Нужно не надеяться, что это случится опосредованно, а заниматься этим.

Беседовал Андрей Агафонов