Свободная энергетическая зона

Наш разговор с первым заместителем генерального директора ОАО «Дальневосточная энергетическая управляющая компания» по инвестициям и развитию Дмитрием Селютиным состоялся в его кабинете, напоминающем действующий штаб. На столе расстелены карты Дальневосточного федерального округа и граничащих стран, лежат оперативные сводки, презентации и проекты, испещренные пометками на полях, диаграммами, цифрами, стрелками вверх, вниз и куда-то в сторону… Наверное, в сторону развития ДФО, для которого сначала была придумана госкорпорация, потом госпрограмма, а теперь сделано специальное министерство – Министерство развития Дальнего Востока.

ЭНЕРГОПОЛИС: Дмитрий Эдуардович, сейчас много говорится о необходимости развития дальневосточных территорий. Энергетика – двигатель экономики. Что сейчас происходит в дальневосточной электроэнергетической отрасли?

Дмитрий Селютин: Любой разговор о развитии территории, на мой взгляд, следует начинать с социально-экономической модели региона, и в этой связи совершенно логично предположить, что любая экономика начинается с определенных рынков и ориентируется на них. Если есть «спрос на нечто», то тогда это нечто и начинают производить. Не важно, что это – электроэнергия, автомобили или еще что-то, но для развития экономики, региона или территории требуется рынок. Потому что если никому ничего не нужно, тогда можно придумывать что угодно, но все равно из этого ничего не выйдет, пока не появится рынок.

Если проанализировать внутренний рынок Дальнего Востока, то становится очевидным, что он – очень маленький, достаточно статичный, закрытый практически по всем позициям с точки зрения удовлетворения нужд потребителей. Потребительские товары тут – из Китая; зерно, молоко, мясо – часть свое, часть привозное. Рыба – да, но это не только дальневосточный рынок, это некий местный уникальный продукт, и только на одной рыбе и на морепродуктах рынка не сделаешь. Но так как все понимают: что-то с ДФО делать надо, то у региона появляется госпрограмма и начинают строиться мощные производства «чего-либо»… ОАО «ФСК ЕЭС» построило в Приморье завод КРУЭ. Два дня назад проезжал там – завод стоит пустой. Он построен, а рынка нет, потому что китайцы сделают КРУЭ у себя, а у нас нет заказов, и вообще емкость внутреннего рынка Дальнего Востока крайне мала.

Второе: если мы посмотрим на карте на Западную Сибирь, на центр России, то поймем, что в случае с дальневосточной продукцией логистика убивает экономику и, говоря о построении производства в ДФО, вряд ли стоит рассчитывать на внутренний российский рынок.

Следовательно, нужно смотреть на внешние рынки. Единственный продукт с высокой добавленной стоимостью, который может поставляться на экспорт и который востребован рынками Китая и Кореи, – это электро­энергия. Это товар, который потребляется, что называется, сегодня и сразу. При этом спрос на электроэнергию не просто есть – он официально зафиксирован еще и в межправительственных соглашениях между Россией и Китаем. Речь идет о поставке сотен миллиардов киловатт-часов энергии из России в Китай. В то же время в настоящий момент объект экспорта не превышает 3,5 млрд кВт·ч по единственной действующей линии Благовещенск – Хэйхэ.

ЭП: Возникает классический русский вопрос, Дмитрий Эдуардович: что делать?

ДС: Во-первых, нужно найти эту электроэнергию. Практически все регионы Дальнего Востока являются энергоизбыточными. Коэффициент использования установленной мощности по гидростанциям (Зейской, Бурейской) не превышает 35–36%. А далее нет схемы выдачи и потребителя этой электроэнергии. С достаточной степенью условности к энергодефицитным можно отнести юг Приморья, но в связи с тем, что ОАО «ФСК ЕЭС» осуществила там грандиозную программу сетевого строительства, сейчас квалифицировать юг Приморья как регион с высокими рисками нарушения энергоснабжения было бы неправильным: за счет сетевых перетоков потребность в электроэнергии там удовлетворена.

Вряд ли к энергоизбыточным можно отнести субъекты Байкальского региона – Бурятию и Забайкальский край. Там нет гидрогенерации и не очень много тепловой генерации. Плюс крайне слабая межсистемная связь между ЕЭС Востока и ЕЭС Сибири – Единую национальную электрическую сеть здесь можно оценивать как единую в кавычках. Да, сейчас ОАО «ФСК ЕЭС» реализует проект вставок постоянного тока в районе Могочи и в районе Хани, но это лишь частичное решение проблемы. Если электроэнергии нет, или ее недостаточно, или слишком большие затраты и потери при ее транспорте, ее необходимо создавать там, где это будет и выгодно, и близко к рынку потребления. То есть можно и нужно строить станции, которые были бы ориентированы исключительно на нужды экспорта электро­энергии, в непосредственной близости от китайской границы. Какие станции? Природа сама дает ответ: угольные. В последние десятилетия объемы добычи в нашем регионе падают. Например, добыча на Харанорском разрезе с 11 млн тонн упала до трех. Потому что уголь в связи с уже упомянутой логистикой некуда после добычи девать. Кроме того, на Дальний Восток пришел газ. Из 11 млн тонн добычи харанорского угля в Читинской области 7 млн тонн шло в Приморье и в Хабаровск. Есть такое понятие – «проектное топливо». Так вот хабаровские и приморские станции проектировались под местные угли. Олонь-Шибирское, Татауровское, Харанорское, Ерковецкое, Ургальское, Павловское – это невостребованные сейчас угольные месторождения. Кстати, Павловское месторождение изначально планировалось использовать для строительства Уссурийской ТЭЦ. В общем, нужно строить станции, и строить их нужно на бортах этих разрезов.

ЭП: Дмитрий Эдуардович, вы сказали, что практически все регионы Дальнего Востока являются энергоизбыточными – там нет сейчас дефицита электроэнергии. И говорите о том, что надо строить еще станции для экспорта энергии. Я что-то неправильно понял?

ДС: Это – физика. Дефицита электроэнергии в ДФО, считай, нет, но для устойчивости энергосистемы в Приморье нужен мощный генератор. По физике, если здесь генератор есть (Селютин показывает точку на карте. – Прим. «Энергополиса»), тогда он должен быть и здесь, иначе система неустойчива. А в тупик подавать энергию – это опасная история.

И надо строить станции. В результате мы получаем несколько станций, расположенных по южному периметру российского Дальнего Востока в непосредственной близости от границы с небольшими потенциальными сетевыми издержками для подачи электроэнергии в автономный район Внутренняя Монголия, в Хэйлунцзян, Ляонин, другие северные провинции. Сети в Китае готовы для транзита на юг страны.

Наша компания – «ДВЭУК» – сделала хорошее проектное предложение, которое мы назвали «свободной энергетической зоной». Нас поправили: ну давайте не будем выдумывать новых терминов; есть понятие свободная экономическая зона, а то что вы придумали – свободная энергетическая зона? Но, как говорят в Одессе, это – две большие разницы. В данном случае это не географическое понятие, это некая локальность, локализация и внутренний офшор. Речь идет о статусе хозяйствующего субъекта – генератора. И я все-таки продолжал бы настаивать на термине «свободная энергетическая зона», имея в виду, что ее резидентами являются те пять или шесть станций, которые строятся как экспортные. Безусловно, они будут иметь связь с ЕНЭС России и выполнять свои обязательства по резервированию. Системный оператор может их включить и переключить на внутренний рынок в случае пика, аварии и так далее. Но они не считаются в балансе России изначально, ФСТ России к ним не имеет отношения, и они не участвуют в процедурах конкурентного отбора мощности. Они должны обладать только одним правом – заключения двусторонних договоров с экспортными потребителями по взаимовыгодным ценам. Не важно, каким образом они будут это делать и каким образом эти цены будут коррелировать с внутренними. Важно, чтобы этот тариф был экономически обоснованным и позволял этим станциям работать рентабельно. Свободная энергетическая зона – это набор станций, которые, работая вне российского баланса, имеют право заключения двусторонних договоров и не попадают под действия регулятора.

ЭП: То, о чем вы говорите, Дмитрий Эдуардович, – изящная, красивая идея, понятный инфраструктурный экспортно ориентированный проект и хороший бизнес. Но где взять на это средства? Где инвестиции при нашем инвестиционном климате?

ДС: По поводу создания инвестиционного климата на Дальнем Востоке, я бы даже сказал, какого-то специального климата, когда инвестор сам прибежит на Дальний Восток, я долго думал. Какой климат там должен быть для этого?

ЭП: Наверное, пальмы, бананы и тропики.

ДС: Точно, в десятку. Я все время вспоминаю аналогию. Нормальные испанцы, голландцы в свое время сели на корабли и поплыли куда-то. Приплывают к новому для них берегу, а там табак растет, помидоры, бананы, кукуруза, золото под ногами валяется, пляжи. Карибы, одним словом. Отличный инвестиционный климат. Это – нормально. А наши в свое время, как всегда, рванули не в ту сторону. Тайга непролазная, морозы, снег девять месяцев в году. И сейчас полстраны мучается. Ни бананов, ни инвестиционного климата. Но это шутки. Почему инвестор не идет на Дальний Восток? Инвестиции в электроэнергетику ДФО не приходят потому, что энергетика в этом регионе – это пока не бизнес. Сетевые и генерирующие компании здесь помимо тепла, электроэнергии, услуг по транзиту энергии и теплоносителя успешно генерируют еще один вид продукции – убытки. Эти убытки возникают в силу зарегулированности рынка: и отпустить страшно, и, что делать, непонятно. Но в нашем проекте все иначе. Во-первых, когда мы идем на длинные контракты с понятной формулой цены, для строительства этих станций не нужны деньги бюджета, не нужны деньги субъектов – в этих станциях заинтересован потребитель, а в Китае деньги есть. И этот потенциальный потребитель очень хорошо знает, что если он строит, то он понимает тарифы – и по генерации, и сетевой. И вообще понимает, как это все будет работать.

Селютин встает, нависает над столом и из стопки папок вынимает сшитую презентацию.

– То, что я вам сейчас показываю, – это избытки баланса по Востоку на основе данных РАО «ЕЭС России», актуализированных на сегодняшний день. Здесь есть сведения по генерации в Китае и по энергодефицитам, которые есть на юге и в центре этой страны и которые не покрываются ни за счет ГЭС «Три ущелья», ни за счет тепловой генерации. А на севере Китая есть избыток энергии, и в этой связи они ведут масштабное сетевое строительство. Но с расчетом на получение электроэнергии из России. То есть это уже не просто бумажные прожекты, а реализуемые в настоящий момент серьезные и просчитанные проекты. И у нас есть возможность принять в этом участие и извлечь выгоду, имеющую не просто конечное значение в денежных знаках, но и значительный синергетический эффект для всего региона.

То, что мы предлагаем, станет серьезным шагом для создания «азиатского энергетического суперкольца», для энергетической интеграции Российской Федерации в АТР. Это создаст дополнительный поток средств для российской энергетики и для реализации тех проектов развития энергетической инфраструктуры, на финансирование которых не хватает и пока не будет хватать бюджетных источников.

Поэтому мы очень хотим, чтобы нас услышали с нашей идеей о новой роли электроэнергетики в общем тренде экспортно ориентированной экономики Дальнего Востока. И мне представляется, что как раз электроэнергетика может стать самым близким и одним из самых успешных проектов в реализации такой модели дальневосточного развития.