Россия и мир: вызовы нового десятилетия

По мнению авторитетных специалистов, новое здание АНХ при Правительстве РФ – самый дорогостоящий долгострой в Москве.

Находящееся в стадии саморазрушения стеклобетонное здание, напоминающее своими очертаниями то ли стамеску, то ли зубило, то ли еще какой-то архаичный и нехитрый инструмент, никогда не будет достроено. Техническое состояние несущих конструкций не оставляет никаких шансов на то, что в этом корпусе, в его аудиториях и просторных залах будут-таки коваться высококвалифицированные кадры будущей российской экономики, светила и провидцы управленческого бизнеса, новаторы, будущие Гайдары и Чубайсы, Прохоровы, Бендукидзе и Березовские. По всей видимости, поколение модернизаторов никогда не войдет сюда и не выйдет отсюда.

Этот дом на юго-западе столицы архитектурно интересен, необычен, немного несуразен и очень похож на всю российскую экономику сразу. Здание хоть и ветхое по состоянию, но смотрится авангардно на фоне всей остальной застройки, как и отечественный телеком, который как вид деятельности, высокотехнологичная отрасль и высокодоходный бизнес в стране появились совсем недавно на базе недоразвитой телефонии СССР и отсутствия Интернета на 1/6 части суши. Я не допускаю мысли, что при строительстве корпуса академии, при устройстве его фундамента были допущены какие-то просчеты. Я знаю, что фундамент есть, как есть – или по крайней мере была – база, огромная, мощнейшая индустриальная промышленность с архаичной экономической моделью «эпохи угля и стали», но и сложнейшего станкостроения и металлообработки, космического кораблестроения и ВПК. Великая страна с ценой на нефть и бензин ниже газировки. Фундамент и несущие конструкции, которых уже нет или которыми ничуть не жалко пожертвовать при сносе и расчистке площадки для строительства нового здания… Что будем строить? Торгово-развлекательный комплекс или офисный центр с галереей бутиков и кофеен на первом этаже? А можем ли мы сегодня построить завод, создать современное производство, продукция которого была бы востребована на мировом рынке? Способна ли сегодняшняя Россия на модернизацию, развитие инновационных технологий – или хотя бы научиться, освоить и провести в жизнь энергоэффективность?

На проходившей с 21 по 23 января в АНХ при Правительстве России международной конференции «Россия и мир: вызовы нового десятилетия» на эти вопросы был дан очень понятный и жесткий ответ: или модернизация, или деградация. Времени у России больше нет.

---

– Для того чтобы быть конкурентоспособными на расширяющемся рынке, мы должны существенно облегчить условия функционирования бизнеса и вплотную заняться улучшением инвестиционного климата. Кризис напомнил о необходимости повышения уровня защиты прав собственности – частной собственности. Иначе экономика может рассчитывать лишь на краткосрочные инвестиции, а инвестиции в высокотехнологичные сектора возможны лишь при высоком уровне защиты прав собственности. Данная проблема напрямую связана с курсом на модернизацию, от планов которой мы не только не отступаем, но и активизируем эту работу, и формирование единого экономического пространства стран СНГ станет новым стимулом движения вперед, существенно расширит рынок, обострит конкуренцию за человеческие ресурсы. Если ранее заявлялось о том, что в начале 90-х годов СНГ было форматом, который не должен был допустить повторения югославского сценария, то в настоящий момент СНГ – это формат, который востребован самой жизнью для обеспечения реальных интеграционных процессов.

---

Эльвира Набиуллина,
министр экономического развития

– ВТО – это не только вопрос доступа на рынки. В том числе это вопрос инвестиционной среды. В мире ВТО – система координат, система распознавания. Если вы член ВТО, ваше законодательство соответствующее, у вас институты соответствующие. Инвесторам не надо тратить массу усилий, чтобы распознать эту среду. При этом мы значительную часть работы по тому, чтобы привести свое законодательство в соответствие с нормами ВТО, в соответствие с обычными правилами инвестиций, торговли, уже сделали. Поэтому для нас важно вступление в эту организацию и с точки зрения создания более привлекательного инвестиционного климата. Потому что нам нужны инвестиции на нашу модернизацию, откладывать которую мы больше не можем. Нам срочно нужно повышать эффективность деятельности уже созданных институтов развития, которые были достаточно капитализированы. На наш взгляд, для модернизации необходима и определенная настройка налоговой системы, упрощенный порядок получения разрешений на ведение своего дела, выделение земель, подключение к инфраструктуре. Для модернизации экономики необходимо также привлечение высококвалифицированных мигрантов и замена административных разрешений рыночными методами, в том числе страхованием.

---

– Задачу удвоения ВВП поставил Владимир Путин еще во время своего первого президентского срока в 2003 году. В сентябре 2008 года уже премьер Путин высказывал уверенность, что РФ сможет удвоить свою экономику либо в конце 2009 года, либо в первом квартале 2010 года. Рекордные темпы роста ВВП РФ в последнее десятилетие позволили почти выполнить задачу по его удвоению, но не обеспечили качественного развития российской экономики. Это немало. Но, как выяснилось, это было другое удвоение, которое трудно сейчас сохранить из-за прихода в Россию мирового кризиса, что очень символично разделил два первых десятилетия текущего века. В ближайшие десять лет Россия будет жить в других условиях. Задачу по модернизации экономики России придется решать в условиях падения нефтегазовых доходов бюджета. К 2020 году они сократятся на 3,5–4% ВВП. Из-за снижения цен на энергоресурсы в мире доля нефтегазового сектора в ВВП РФ к 2020 году сократится с нынешних 20 до 14%. Мировой кризис продолжается, он еще не завершился. Он преподнесет нам новые сюрпризы. Я не пугаю. Они сейчас локально возникают – будь то Дубай, будь то Греция, Испания или ситуация в отдельных крупных банках. Выход из кризиса будет сложным. При этом наш консервативный прогноз говорит, что при цене на нефть в 65 долларов в этом году мы выйдем на рост около 3%. При этом для качественного роста нужно не только развивать инновационные институты, которые пока неэффективны, но и сохранять благоприятные макроэкономические параметры, прежде всего низкую инфляцию, которая позволит снижать ставки кредитования реальной экономики. Всем необходимо понимать, что предстоит медленный и болезненный выход из кризиса. По нашим прогнозам и при умеренно-оптимистичном прогнозе развития ситуации, на докризисный уровень ВВП Россия выйдет в 2012 году.

---

ЭНЕРГОЭФФЕКТИВНОСТЬ КАК ЧАСТЬ ПОВЕСТКИ МОДЕРНИЗАЦИИ РОССИйСКОЙ ЭКОНОМИКИ

В рамках программы международной конференции «Россия и мир: вызовы нового десятилетия» за круглым столом мы постарались собрать людей, непосредственно принимавших участие в разработке Закона «Об энергоэффективности», представителей международного и российского научного сообщества, пригласили представителя крупного энергетического холдинга, руководителя одного из основных операторов рынка.
Я надеюсь, что мы услышим все точки зрения, которые помогут нам выйти не только на понимание, но и помогут выработать нам конкретные рекомендации самим себе, российскому правительству, российской власти о том, что же имеет смысл делать в области повышения энергоэффективности российской экономики, что возможно и как это лучше делать.

---

Мы действительно намереваемся это делать


Я постараюсь рассказать, почему я занимаюсь энергоэффективностью, поскольку многие считают, что это совершенно лишняя активность в правительстве и в стране, и не верят в то, что у нас в России получится справиться с задачами энергоэффективности.


Станислав Воскресенский,
заместитель министра экономического развития Российской Федерации


Каким образом мы двигаемся по проблеме энергоэффективности? По нашему потенциалу (я думаю, коллеги здесь скажут) есть разные оценки, но в любом случае по энергоемкости ВВП мы серьезно отстаем от других развитых стран. Да, энергоэффективность является одним из пяти приоритетов президента. Более того, одним из первых указов Дмитрия Анатольевича был указ о необходимости принятия комплекса мер по сокращению энергоемкости ВВП на 40% к 2020 году. Как мы собираемся двигаться к этой цели? Работа ведется по двум разным направлениям. Направление первое – это создание институциональной среды через формирование необходимой правовой базы, то есть законы, различные подзаконные акты на уровне правительства, регионов, муниципалитетов. Необходимо, во-первых, накопить компетенцию и выявить институциональные ограничения реализации этой масштабной реформы с тем, чтобы власть оперативно принимала решения по корректировке даже ранее принятых своих решений. Второе направление – это работа в рамках Комиссии по модернизации экономики, которую возглавляет президент, работа по реализации конкретных пилотных проектов. Смысл этой работы – попробовать все на конкретных проектах и затем тиражировать лучший опыт по всей стране.

По-хорошему правовую базу в области энергоэффективности надо менять уж точно чаще, чем раз в десять лет.

Новый Закон по повышению энергоэффективности вышел, вступил в силу, и это достаточно серьезный и объемный документ. Но я хочу про закон немного сказать, поскольку важно, как вообще шла дискуссия. Он в первом чтении был принят в ноябре, по-моему, 2008 года, если не в октябре. Мы год его специально не принимали, и мы развернули масштабную дискуссию по всей стране. У нас много критиков итоговой версии, она мне, может быть, тоже до конца не нравится, но тем не менее это результат большой работы и дискуссии о том, что реально страна может сделать в этом стратегическом направлении в эти сроки. В 1996 году закон был принят несколько иного характера. Это был очень красивый, важный рамочный документ, из которого норм прямого действия практически не вытекало, а нормативы энергоэффективности, которые там были заложены, не совсем были научно обоснованные, мягко говоря. По нашим оценкам, это было так. Поэтому принципиально этот закон отличается от прошлого, по-английски это говорится «we need it», а на русский это переводится так: «Потому что мы действительно намереваемся это делать», а не принимать закон для красоты, чтобы просто отчитаться, что мы занимаемся этой проблемой.

Я хотел бы обратить внимание на ряд, как мне кажется, ключевых положений этого закона. Первое – это введение возможности для бюджета, направлять экономию, получаемую от энергоресурсов, на другие цели, включая зарплату сотрудников. Второе – заключать так называемые энергосервисные контракты – где-то они называются «перфоманс-контракты», – то есть контракты, по которым для бюджетных учреждений компании будут делать мероприятия, профессиональные компании, по энергоэффективности за свой счет, а экономию делить по каким-то критериям.

---

Владимир Дребенцов:
Это закон нового типа, как закон развития, когда меняется не только регулятивная база, но в принципе закон запускается как проект – проект развития, проект модернизации. Мне нравится, что в отличие от некоторых других попыток ускорить развитие здесь сделан закономерный упор на изменение поведения. То есть не государство берет на себя финансирование, а государство пытается изменить поведение экономических агентов для того, чтобы стимулировать модернизацию и, в частности, рост энергоэффективности.

---

За шагом шаг

Хотелось бы, вообще, про жизнь, конечно, рассказать, потому что закон законом, исследование исследованием, а, в общем, на самом деле в жизни очень часто бывает все по-другому, с точностью до наоборот. Но вот у меня такое ощущение, что это не тот случай. Все, что связано с законом, действительно превращается в какие-то конкретные реальные дела.






В течение года с момента принятия закона в первом чтении Минэкономразвития провело огромную работу по привлечению бизнеса к теме энергоэффективности. Я сам активно участвовал в работе группы, видел, что к обсуждению закона было привлечено очень много разных точек зрения, и действительно закон рождался в серьезной дискуссии. Закон получился, с моей точки зрения, неплохой, я бы сказал, даже хороший, в том смысле, что ключевые вещи там четко обозначены. У нас обычно принимаются законы, которые предусматривают кучу подзаконных актов, принятие которых затягивается на годы. Интересная особенность этого закона в том, что степень подготовки подзаконных актов очень высокая, и мы в ближайшее время увидим, как они просто будут приниматься. В этом смысле закон заработает тогда, когда эти подзаконники многие вещи прояснят, и в этом смысле уже в 2010 году некие институциональные изменения будут работать.

Я постараюсь рассказать, что мы конкретно и практически делаем и что мы ожидаем, пусть частично, в ближайшем будущем, на среднесрочную и долгосрочную перспективу.

Что касается конкретики и ключевых вещей. Первое. Ну, конечно, никакая энергоэффективность невозможна и никого не заставить ей заниматься и в нее верить невозможно, если мы не меряем то, что мы потребляем. Стимулировать энергосбережение не получится, когда ты не понимаешь, сколько ты потребляешь, и результат того, что ты платишь кому бы то ни было за энергоресурсы, не зависит от твоих действий. Это огромная проблема, прежде всего в жилищно-коммунальной сфере, где уровень оприборивания, честно говоря, крайне низкий. Если по электричеству сегодня существует достаточно большой парк установленных, но старых приборов учета, то что касается тепла, воды и газа, уровень в среднем «температуры по больнице» меньше 20%. Более того, практика предыдущих опытов на самом деле показала, что даже установленные приборы учета без должной системы стимулирования их наличия и системы отстроенных отношений между всеми элементами цепочки через какое-то время почему-то выходят из строя.

Я знаю массу городов, в которых в течение последних десяти лет реализовывались программы, по которым практически было обеспечено стопроцентное оприборивание. Например, город Самара. Пять лет назад полностью оприборили все. Сейчас там работает меньше 10% приборов учета. Ижевск. Тоже практически реализовал большую программу по установке приборов учета. Работает меньше 40% от установленных.

То есть базовая вещь, которая сегодня зафиксирована в законе, и то, что мы сейчас дорабатываем подзаконными актами, делают невыгодным отсутствие приборов учета, – это ломка ситуации с нормативами. Одна из базовых вещей, которая позволяет и заставляет всех в этой цепочке иметь приборы учета. Это снимает массу конфликтов и дает, самое главное, первое – сигнал к тому, что если я сэкономил, я заплатил меньше. И это особенно актуально сейчас.
В 1996 году мы имели очень дешевые энергоресурсы. Их влияние и доля в расходах бизнеса как такового была минимальная. Субсидировался газ, субсидировались электричество, тепло и все по цепочке. Сейчас ситуация абсолютно другая: мы движемся к мировым ценам на газ, мы движемся в конечном итоге к возврату капитальных вложений в электричестве и в тепле, на обновление инфраструктуры. Энергоресурсы дорогие. И мы начинаем проект «Считай, экономь, плати», который реально создает основу для того, чтобы люди для начала стали считать, чтобы потом, когда они
сэкономили, они платили меньше. Наша задача в рамках этого проекта, в первую голову, – институциональное изменение как сигнал всему сообществу о том, что идут изменения и приборы учета необходимо иметь, а если ты их не имеешь, ты будешь платить существенно больше. Это – первая часть нашей задачи. Вторая часть – совместно с производителями приборов учета наладить взаимодействие. Утвердить стандарты. У нас здесь есть возможность на самом деле сразу перепрыгнуть из XIX или начала-середины XX в XXI век. Это относится к снятию показаний приборов и технических требований к устанавливаемому новому парку приборной техники. В перспективе это существенным образом уменьшит издержки, связанные с их текущей эксплуатацией, снятием показаний, и на самом деле позволит в дальнейшем понимать, что у нас с потреблением и что надо сделать еще, чтобы оптимизировать работу системы целиком. Я думаю, что в ближайшие три-четыре месяца у нас появится целый комплект подзаконных актов, которые эту ситуацию нормализуют.

Я общаюсь со многими руководителями крупных предприятий, главами муниципальных образований, субъектов Российской Федерации. Я вижу серьезные проявления интереса к принимаемым сейчас программам по установке приборов. Здесь необходимо создать институциональную среду, чтобы они продолжали работать, чтобы было их выгодно содержать, эксплуатировать и иметь, и тогда в течение ближайших трех-пяти лет уровень оприборивания с 20% поднимется до 85–90%, как мы себе и предполагаем это в проекте.

Кроме того, я могу сказать, что очень неплохо, с моей точки зрения, начата организационная часть работы еще по одному проекту.

Проект «Энергоэффективный квартал». Как включился в работу специальный проектный центр, который поддерживает нашу деятельность, и то, как этим занялось правительство, для меня удивительно. Такая продуктивная проектная работа позволяет нам верить в то, что мы действительно сделаем этот большой проект. В работе по этому проекту мы двигаемся в логике, что город надо брать целиком, по всем системам снабжения. Потому что наибольшая неэффективность, конечно, сегодня в системе ЖКХ, и если посмотреть на эту ситуацию комплексно, оптимизируя системы тепло-, водоснабжения, электроснабжения в городе целиком, начиная от производства, транспорта и непосредственно потребления, это позволит добиться максимальной эффективности.

Сегодня мы, в частности, реализуем этот проект в Воркуте. Это город за Полярным кругом, с огромным объемом потребления, а значит, с огромным объемом неэффективности. Мы работаем в Каменск-Уральском Свердловской области. Наши коллеги ведут проект «Энергоэффективный квартал» в Тюмени. И сейчас территорий, которые заходят в эти проекты, подчеркну, без федерального финансирования, становится все больше.

Наша компания работает в 16 регионах Российской Федерации и обслуживает там 15 миллионов человек по теплу, по электрической энергии и частично по газу, и в этом смысле совершенно понятно, что мы тот опыт, который отработаем здесь, будем использовать и на других территориях. Могу сказать, что спрос, востребованность этой работы сегодня существенно опережают наши возможности. И ситуация с законом, внимание президента и правительства к которому сейчас велики, показывает всем, что нам надо этим просто пользоваться и постоянно поддерживать его конкретными реальными результатами.
Что касается «КЭС-Холдинга» с точки зрения компании, являющейся одним из крупнейших поставщиков энергоресурсов, мы – исходя из логики закона, а не потому, что это некая тенденция, – тему энергоэффективности для себя еще до принятия закона взяли на вооружение. 2009 год в компании был объявлен Годом энергоэффективности, и тем не менее мы сегодня совершенно по-другому переформатируем подходы к энергообеспечению наших потребителей. Наша задача на самом деле вместе с ними сэкономить, заработав на экономии, а не на том, чтобы, грубо говоря, «впарить» максимальное количество энергоресурсов нашим потребителям. Закон позволяет при эффективном и правильном его восприятии и реализации поменять логику работы энергоснабжающих компаний, если они, так скажем, будут отвечать требованиям и вызовам времени. В этом смысле мы сейчас даже обсуждаем смену бизнес-модели, смену системы взаимодействия с нашими потребителями для того, чтобы развернуть ее в другую сторону.

Работа крайне интересная. И я считаю, что то, как взялись сегодня и правительство, и мы, и подтягивающаяся к этой работе наука, и, соответственно, как к этому относится бизнес, позволит нам это реально сделать и наша базовая проблема в 2015 году будет – думать о том, что делать с избыточными мощностями по теплу, по электрической энергии и по воде. Потому что реально потребление – и мы целимся в это – будет сокращаться. То, что в 2030 году потребление первичных энергоресурсов может быть на уровне 2008 года, кажется фантастикой, но на самом деле это вполне вероятная реальность, если мы осуществим хотя бы 50% тех планов, которые у нас по энергоэффективности существуют сегодня.


Главное сейчас – не дать бесплатных, дешевых государственных денег, чтобы не извратить идею. В этом смысле позиция правительства абсолютно правильна. Она сильно уменьшила число активистов, но мы абсолютно уверены, что тот опыт, который мы наработаем по практической реализации в условиях привлечения коммерческого и возвратного финансирования, позволит без потемкинских деревень, а на конкретном реальном примере как раз эти проекты и опыт тиражировать. Как говорится, мы это сделали – вы сделать можете то же самое, и мы можем вам в этом помочь.

---

Дорога в будущее

На мой взгляд, повышение производительности энергии – такое же непременное условие развития человеческой цивилизации, как и повышение производительности труда. Без повышения производительности труда экономика полноценно развиваться не может – это аксиома, но экономика не может развиваться и без повышения производительности энергии.



Игорь Башмаков,
кандидат экономических наук, исполнительный директор
Центра по эффективному использованию энергии (ЦЭНЭФ),
член Межправительственной группы экспертов по изменению климата



Существует закон развития человеческой цивилизации, связанный со снижением энергоемкости или повышением производительности использования энергии, и есть несколько ключевых индикаторов, по которым можно судить о том, насколько эффективно используется энергия: производительность энергии (другими словами, производство ВВП на единицу потребленной энергии); энергоемкость ВВП и индекс энергоэффективности. Если посмотреть на цифры статистики, которая существует с середины XIX века (на тот момент учитывались мускульная сила людей и скота, сила ветра, которая в свое время была главной энергетической составляющей), то станет видно, что энергоемкость устойчиво снижалась на 1% в год. Эта тенденция существовала во всех странах, за исключением послереволюционной России.

Американский экономист Палмер Путнем в своей книге (1953) сравнил энергоемкость разных стран по техническим параметрам в середине XIX века и пришел к выводу, что эффективность использования энергии в России была в 3-4 раза выше, чем в Германии, США и Великобритании. Почему? Потому что российская печка в деревянном доме на то время была самым эффективным отопительным устройством. КПД паровоза, например, в то время был 12–15%, КПД камина – 8–9%, а КПД русской печи был 34%. Вывод: и в XII веке, во времена Новгородской республики, и в XIX Россия оставалась самой энергоэффективной страной.

Сегодняшняя высокая энергоемкость российского ВВП – это наследство плановой экономики, энергоемкость которой систематически росла до 1970 года. Только в последние несколько лет Россия стала мировым лидером по темпам снижения энергоемкости, по темпам роста производительности использования энергии: с 2000 по 2008 год энергоемкость ВВП снижалась почти на 5% в год. Но снижение осуществилось только за счет структурного фактора – быстрее росли такие секторы экономики, как сфера услуг, банковская сфера, торговля, которые являются наименее энергоемкими. Технологический фактор имел очень скромную долю в этом снижении – примерно 1%. Наша сегодняшняя главная задача – удвоение вклада технологического фактора в процесс снижения энергоемкости.

Сегодня мы должны говорить о том, что если производительность энергии не будет повышаться так же, как повышается производительность труда, то у России дороги в будущее практически нет. По заказу Всемирного банка два года назад Центр по эффективному использованию энергии выполнил работу, которая позволила оценить потенциал экономии энергии. Что такое потенциал экономии энергии? Если за одну ночь все приборы, которые есть в стране, в том числе и пресловутые лампы накаливания, мы поменяем на самое современное эффективное оборудование, то получим следующие цифры: 420 млн. тонн условного топлива, или 45% от предкризисного уровня потребления. Другими словами, потенциал экономии энергии включает в себя 240 млрд. кубометров газа, а это огромное количество электроэнергии, существенная экономия практически всех энергоресурсов.

Для того чтобы организовать систематическую работу, помимо закона об энергосбережении необходима федеральная программа по повышению энергоэффективности, программный подход для координации и реализации целевой установки – снижение энергоемкости на 40%. Когда мы оценивали потенциал энергосбережения, то пришли к выводу, что он достаточно равномерно распределен по всем секторам экономики и по всей территории нашей страны. Если ресурсы нефти и газа сосредоточены только в отдельных регионах, то потенциал энергоэффективности находится там, где находятся люди, то есть равномерно распределен по всей заселенной территории страны. Но в стране, которая претендует на роль гаранта глобальной энергетической безопасности, нет единого топливно-энергетического баланса. Мы очень плохо знаем, как мы потребляем энергию. Большая часть оборудования, которое мы до сих пор эксплуатируем (электростанции, котельные), была построена еще в советское время. Многие жилые дома – больше 20% жилого фонда – были построены еще в советское время. И, что более удивительно, у некоторых людей бытовые холодильники – примерно 10–15% парка – куплены еще в советское время. То есть пока что еще эксплуатируется старая техника тех времен, когда уровню энергоэффективности уделялось очень мало внимания. Мы никогда серьезно не занимались повышением энергоэффективности транспорта. По нашим расчетам, московские автомобилисты в пробках ежегодно сжигают топлива как минимум на 2 млрд. долларов. Другими словами, мы очень плохо знаем, как мы потребляем энергию.

Нашему центру пришлось потратить огромное количество времени на сбор, анализ и систематизацию такой информации (мы работаем в этой сфере с 1992 года). Нужно было сформулировать специальные расчетные схемы, определить целевые индикаторы. Поскольку понятно, что одновременно во всех отраслях снизить ВВП на 40% невозможно, что в разных секторах это будет происходить по-разному, мы должны иметь четкое понимание того, какими ресурсами мы располагаем, какие механизмы в промышленности мы можем запустить. В законе об энергосбережении эти механизмы определены лишь частично, их нужно дорабатывать. Тот масштаб, который сейчас требуется, должен кратно превысить те ресурсы, которыми мы располагаем. Поэтому здесь очень большая и важная роль отводится такому фактору, как мобилизация всех ресурсов, и человеческих, и финансовых, на решение этой задачи.

Здесь будут работать и бюджетные деньги, потому что закон предполагает компенсацию процентной ставки. Например, если будет браться кредит на 10 лет под 15% годовых, то компенсация ставки процента при займе на жилой дом в 20 млн. рублей может составлять от 3 до 6 млн. рублей в течение всех десяти лет, на которые будет браться кредит.

Далее мы делали расчеты, можно ли решить задачу снижения энергоемкости на 40%, не трогая парк старых, изношенных механизмов, а лишь вводя новые, самые энергоэффективные виды оборудования. Ответ был получен отрицательный. Нам предстоит модернизация значительной части устаревшего оборудования и ввод нового оборудования на инновационной энергоэффективной основе. Кроме того, в сложившейся ситуации очень важен мониторинг энергопотребления. Рассмотрим «Энергоэффективный квартал». В этом квартале из 45 жилых домов только пять оснащено приборами учета, во всех остальных мы определяем объемы потребления тепловой энергии, холодной и горячей воды расчетными способами, потому что не знаем, чего и сколько потребляется на самом деле. Об этом мы узнаем только тогда, когда на этих зданиях поставят приборы учета. 90% таких домов требуют капитального ремонта, мы должны понимать: крышу нужно заменить, чтобы повысить энергоэффективность, или для того, чтобы просто сохранить функциональные свойства здания? Очень большое количество мероприятий прямо не относятся к повышению энергоэффективности. Поэтому, когда речь идет о расчете затрат, должен использоваться механизм приростных капитальных вложений, то есть должны учитываться те дополнительные затраты, которые помимо восстановления функциональных свойств какого-либо оборудования дают возможность еще меньше использовать энергии на исполнение тех функций, для которых предназначено это оборудование.

Помимо федеральной программы о повышении энергоэффективности мы сейчас начали готовить множество подзаконных нормативных актов к закону об энергосбережении. Очень важно, чтобы это были правильные эффективные акты, чтобы они работали, не требуя постоянного переписывания из-за неточных формулировок или своей невыполнимости (к примеру). Конечно, нам предстоит накапливание опыта и в дальнейшем пересмотр каких-то положений, и самого закона в том числе. Мы должны понимать, что нельзя создать такой закон, который бы нравился абсолютно всем. Поэтому придется динамично вносить какие-то изменения в текст принятого закона и поправлять то, что прошло или, наоборот, не прошло проверку практикой. Федеральная программа по энергоэффективности (2010–2020 годы), которую мы разработали, предполагает затраты в размере примерно 350 млрд. долларов, то есть обеспечивает прирост потребности в энергетических услугах на 80%. А вот вложения в топливно-энергетический комплекс сегодня обеспечивают прирост потребности в энергетических услугах только на 20%. Дело в том, что у нас сегодня многие месторождения нефти и газа находятся на понижательной стадии добычи. Нужно вводить новые месторождения просто для того, чтобы компенсировать снижение добычи на выбывающих из эксплуатации месторождениях. То есть мы тратим значительные капитальные вложения, не увеличивая объемы производства, а просто поддерживая уровень добычи. Если мы не сможем существенно понизить нашу энергоемкость, то окажемся в ситуации, когда наши внутренние потребности в энергетических ресурсах будут расти так быстро, что в 2040 году Россия может стать уже не экспортером природного газа, а импортером. Только непонятно, у кого она сможет его импортировать. То есть для нас повышение энергоэффективности – экономически самое целесообразное решение. Это гораздо дешевле, чем традиционные технологии ТЭК и нетрадиционные способы добычи энергии.

В российской экономике можно только за счет замены старого, изношенного оборудования на современное более эффективно использовать энергию. Как показывает опыт развития мировой экономики, самые революционные технологические решения начинают более интенсивно внедряться в период экономических кризисов, когда нужно перестраивать структуру затрат. А это возможно сделать только за счет принятия и реализации новых технологических и технических решений.

---

Эта конференция принципиально отличается от других тем, что здесь есть возможность не только поговорить о конкретных мерах – это, конечно, важно, это действительно имеет отношение к жизни, – но и поговорить о каких-то научно-философских и концептуальных подходах и о стратегии того, что мы делаем.

Булат Нигматулин, первый заместитель генерального директора Института проблем естественных монополий, профессор Московского энергетического института:
– У меня такой вопрос. В конце прошлого года были приняты Закон об энергоэффективности и Энергетическая стратегия России. В законе мы видим, что к 2030 году у нас не будет роста потребления электроэнергии. Там же видим, что 40% мы сэкономим к 20-му году по циклу Карно и 10–15% экономии электроэнергии к 2020 году. В Энергетической стратегии об этом не написано ни слова, но там читаем про динамический рост генерирующих мощностей… Согласитесь, что это взаимоисключающие или противоречащие друг другу документы…


Станислав Воскресенский:
– Открывая конференцию, Набиуллина сказала, на мой взгляд, очень точную и важную фразу в своем выступлении, что очень много вещей стратегических мы запускаем, ставим слишком высокие задачи и ни одну пока до конца не довели. Так, если по-честному, у нас не много удачных реформ за десять лет, которыми мы можем похвастаться. Энергоэффективность относится к проектам из разряда объять необъятное, сделать что-то и не сделать ничего. По энергоэффективности, смотрите, как мы действуем: закон написан и принят, мы наметили конкретный план работы на ближайшие 2-3 года с совершенно конкретными задачами, и мы хотим их решить. Мы сказали: оприборивание, энергоаудит, понимание того, что происходит в стране, финансовые механизмы в виде энергосервисов и бюджета, государственные закупки как сигнал, механизмы налогового стимулирования. То есть мы в основном концентрируемся на потреблении и это осознаем, но потихоньку будем двигаться и по более серьезным вопросам, которые вы затронули, в области непосредственно самой энергетики, потому что энергетика – уникальный сектор, она и на входе, и на выходе так или иначе связана с энергоэффективностью.

Михаил Слободин:
– Постараюсь и я ответить на реплику. Проблема в одном: мы сегодня закон по энергоэффективности приняли, а энергостратегия вообще в другой логике – логике того, что мы ничего не сделаем по этому поводу. В этой связи уже сейчас принимаются неправильные стратегические решения, и мы сегодня не знаем, что делать в добыче газа, в производстве электрической энергии, в развитии сетевой инфраструктуры.
Поскольку в данном случае мы можем иметь совершенно другую структуру и потребления электрической энергии, и тепловой, и всего остального, но при этом структура со стороны поставки будет совершенно неадекватна тому, что мы имеем. В этом смысле проблема диссонанса, конечно, существует. Надо понять и поверить в то, что мы сделаем энергоэффективность, и тогда надо менять многие вещи, которые связаны с развитием поставок первичных энергоресурсов.

Владимир Дребенцов:
– Это задача многих людей в правительстве. Я думаю, что обсуждений энергетической стратегии, коих было много, будет еще больше. Я считаю, что это правильно поставленная проблема, но давайте мы оставим себе ее на будущее. Опять же, нехорошо обсуждать это в отсутствие авторов стратегии. Во-вторых, Министерство экономического развития не единственное, которое за это отвечает. Есть Министерство энергетики, есть много еще чего.

Михаил Слободин:
– Я могу ответить, как член рабочей группы. Мы все вопросы обсуждаем, я более-менее в курсе, что не смогу ответить, не скажу.

– Планы повышения энергоэффективности в России колоссальны. И в ходе выступления участников уже упоминалось, что если раньше банковская сфера не была готова их финансировать, то сейчас, через полгода, оказывается, что банкам это стало уже интересно. Получается, что для выполнения этих мер финансовый ресурс уже каким-то образом подтянут. Плюсом к этому идет административный ресурс в виде федерального закона. Вопрос у меня такой: а хватит ли у нас человеческого или трудового ресурса, для того чтобы всю эту масштабную программу по энергоэффективности воплотить до 2020 года?

Михаил Слободин:
– Честно? Я не знаю. Если вы говорите о производительности труда, то у нас тоже есть такие вопросы, и потенциал повышения производительности тоже есть, в том числе и через то, что мы будем высвобождать сотрудников, а они будут заниматься энергоэффективностью в Тольятти, например. Такой вариант обсуждается. С моей точки зрения, проблемы или вопрос оптимизации занятых в производстве постоянно присутствует в деятельности любой компании. Современная электростанция требует гораздо меньшего количества персонала, поскольку эта станция другой идеологии и занятых в работе на ней должно быть меньше, нежели то, что мы сегодня имеем. Так или иначе, но фактически будет происходить плавное замещение с высвобождением людей. Сейчас в теплосетях значительная часть сотрудников, как оказалось, не нужна. Масштабы потенциальной оптимизации занятости составляют 30–40%. Мы пытаемся переориентировать наших работников на то, чтобы они совместно с управляющими компаниями занимались энергосбережением. Поэтому я не вижу проблем с обеспеченностью трудовыми ресурсами. Гораздо хуже с людьми, обладающими знаниями, опытом и необходимыми навыками и технологиями. Вот таких специалистов у нас действительно сегодня не хватает.

Но самое главное сегодня для компании – наработать какой-то опыт, который можно тиражировать. И в этом смысле у нас сегодня реальный дефицит. Я думаю, что мы люди креативные и до 2020 года с поставленными задачами справимся. Проблема понятна, и она решаема. Наши коллеги помогут советом, мы получим опыт в рамках рабочей группы и проектного центра. Будем видеть, что будет осуществляться по реальным проектам. Это действительно интересная работа. Я думаю, что сейчас люди, которые занимаются энергоэффективностью, которые в этом понимают, этим живут, их опыт будет автоматически транслироваться и распространяться. Мне кажется, что это проблема эволюции.

Игорь Башмаков:
– Я могу добавить. В России сегодня существуют примерно сто центров или агентств по повышению энергетической эффективности, некоторые из них такие же старые, как мы. Есть среди них уже и с 10–15-летним опытом работы. Сам я с 92-го года зарабатываю только на энергоэффективности, я другими вещами не занимаюсь. И есть еще много таких же людей, профессионалов именно в этой области. Они занимаются консультациями и монтажом. Это уже целая отрасль экономики. Она пока что еще не очень большая, но люди уже есть, которые этим занимаются, есть люди, которые могут обучить других людей, но самый лучший учитель – это жизнь.

Когда ты работаешь по реальным проектам, не сидишь, книжки читаешь, а лазишь по подвалам, смотришь, как устроен тепловой пункт в каком-нибудь подвале, что там за бардак творится, и думаешь, как из этого бардака можно сделать что-то хорошее. Пошел в тепловой пункт, посмотрел, как там классно сделан индивидуальный блочный тепловой пункт, как там все сверкает фольгой, блестит и чисто, сухо и приятно. А можно зайти в подвал и в фекалиях утонуть. Можно много чего увидеть и услышать, но только если ты сам везде полазишь, пощупаешь все, насмотришься, только тогда у тебя появятся опыт и знания. А в нашей стране много чудес. Я, например, видел теплотрассу в селе Ижига недалеко от города Североиверска Магаданской области, изолированную оленьими шкурами. Когда книжки читаешь – это одно, а когда ты реальной жизнью занимаешься – это другое.

Нужно, чтобы как можно больше людей начали заниматься практическими делами, тогда их обучение пройдет быстро и динамично.



– Вопрос к Михаилу Юрьевичу. Планируете ли вы проводить информационные кампании в поддержку энергоэффективности? Скажу, что в Европе, где это развито, потребители начинают переключаться с безумной скоростью, когда они начинают понимать, что очень много экономят, начинают брать субсидии на утепление домов и так далее. У нас, по-моему, значительная часть населения не знает, что они с 2014 года смогут выбрать поставщика, и не все уверены, что закончилась реформа энергетики.

Михаил Слободин:
– По поводу информационных кампаний. Есть несколько уровней информационной политики. Первое. Одни из ключевых контрагентов – это власти региональные и местные, которые во многих вещах, особенно что касается коммунальной инфраструктуры, жилья и так далее, должны быть зачинщиками всей этой истории и поддерживать эту тему. Здесь, условно говоря, у нас Правительство Российской Федерации на себя взяло такую суровую обязанность по поводу серьезного пресса на региональные и местные власти по этой тематике. Что касается жителей, то я думаю, что пока информировать их о том, что можно переключаться в 2014 году по электроэнергии, бессмысленно, потому что они к 14-му году это забудут. Лучше начинать это делать в конце 13-го. Тем не менее мы в части проектов, например «Энергоэффективный квартал», в Воркуте и в Каменске планируем и готовим специально, поскольку там все дешево: газеты, местные каналы и так далее, специальную программу на тему «сэкономь у себя сам». Мне сейчас принесли макеты книги «Книга энергоэффективных советов в быту», которую мы выпускаем. Там будет сто советов, как сэкономить электроэнергию, тепло, газ и воду. В результате потребление, если все реализовать, сократится на 80%. Все, конечно, не реализуешь, но тем не менее на 30–40% за счет простых, элементарных вещей потребление в доме можно сократить. Этот выпуск мы будем распространять бесплатно. У нас организованы уроки в школах для детей, куда выезжают сотрудники наших компаний и где они читают лекции, потому что дети на самом деле один из лучших учителей для взрослых. Я, например, начал выключать воду, когда чищу зубы, после того, как мне ребенок сказал: «Слушай, ты же можешь выключить воду, нас в школе научили».

Идей масса, и мы серьезным образом этим озаботились, потому что это самые эффективные инвестиции в энергосбережение. Ничего не стоит так дешево, но не приносит так много, как изменение привычек. Выключать свет – это на самом деле простая штука, но в 60–70% случаев этого не происходит.
И еще. Мы в ближайшее время анонсируем национальную премию по энергоэффективности, где по всей территории Российской Федерации будет три блока вопросов о лучших энергоэффективных реализованных решениях. Не проекты, а реализованные решения в бизнесе, в социальной сфере, в коммунальной инфраструктуре. Там будут соревноваться жилищные организации, сначала по регионам, потом на федеральном уровне. Дальше это будет проект, другое направление – это национальная премия за самое энергоэффективное домохозяйство. Мы проводили этот опыт в 16 регионах Российской Федерации, КЭС организовывало, сейчас мы это будем делать на правительственном уровне. С правительственной поддержкой проводили 30 дней энергоэффективности в прошлом году, очень интересный опыт. Мы публиковали советы в «Аргументах и фактах» по 16 территориям, жители читали советы и присылали счета за предыдущий месяц и за тот месяц, в котором они применяли эти советы. Сейчас мы планируем при некотором переформатировании еще раз это сделать.

И третья часть – инновационные решения, которые готовы к практической реализации. Обсуждаем сейчас гранты, связанные с тем, что фактически будет контракт на покупку или технологий, или того, что они будут производить, и реализация в тех сферах, в которых это будет интересно. Вот такой комплекс. С точки зрения тех, кто сегодня продвигает энергоэффективность в стране, крайне важно как раз вовлечение самых широких масс населения, чтобы они все почувствовали вкус от того, что они экономят. Конечно, есть и такие способы – поставил прибор учета, а сам пошел к теще мыться в соседний дом, – но мы говорим не про это.


– Господин Башмаков рассказывал про федеральную целевую программу энергосбережения...

Игорь Башмаков:
– Она разработана по президентскому указу. Есть и постановление премьер-министра, и распоряжение президента, по которому разработана эта федеральная программа, она прошла согласование в большинстве министерств, кроме Министерства финансов. Министерство финансов сейчас говорит, что бюджетных денег, которые мы туда заложили, таких нет, надо сокращать бюджет. Сейчас мы заканчиваем увязки, утряски, чтобы в конце концов понять, насколько нужно будет сокращать бюджетную часть. Дело в том, что многие министерства и ведомства в бюджеты на этот год заложили некоторые средства, причем достаточно внушительные средства на различного рода пилотные проекты и на свою деятельность в области энергоэффективности. Министерство финансов, как всегда, нам говорит, что «все хорошо, ребята, все делайте сами, мы вам денег не дадим». Есть желание успеть внести программу до процесса пересмотра бюджета, который произойдет до марта этого года. Вот такая сейчас ситуация.


– Не кажется ли вам, что в законе не отражены два больших вопроса крупного энергопотребления: индустрия и транспорт?

Михаил Слободин:
– По поводу индустрии и транспорта. Честно говоря, мы немножко пожертвовали этой историей. Это было связано с тем, чтобы обеспечить более легкую проходимость закона, потому что любые ограничения и требования для индустрии, с учетом присутствия серьезного промышленного лобби, затормозили бы в целом принятие закона. При этом понимая то, что крупная промышленность и вообще индустрия как таковая будут заниматься энергосбережением по определению, исходя из трендов, связанных с ценой на энергоресурсы. Правительство объявило ситуацию, связанную с либерализацией цен на газ, и фактически они сегодня демонстрируют самый большой рост – по 25–26% в год. Поэтому индустриальные игроки должны принять свои собственные программы по снижению энергопотребления для обеспечения собственной конкурентоспособности. И их к чему-то понуждать и заставлять, в общем, нужды особой нет. Именно поэтому значительная часть этих вопросов была исключена.



Игорь Башмаков:
– Я добавлю, что принятие закона – это всегда искусство балансирования между желаемым и возможным. То есть принято одно, а хотелось бы больше. То, что хотелось бы больше, в том числе касается промышленности и транспорта, и мы пытались и пытаемся до сих пор провести это через федеральную программу повышения энергоэффективности. Там два компонента работы с промышленностью предусмотрено. Первое – это долгосрочные целевые соглашения, это механизм, который сегодня широко используется в Европе. В рамках этих соглашений правительство, соответствующие министерства (в российском случае это будут министерства энергетики, промышленности и транспорта) заключат долгосрочные соглашения с соответствующими холдингами или ассоциациями холдингов. Этими соглашениями будут заданы целевые установки по повышению энергоэффективности до 2020 года, и в соглашениях будет прописан согласованный перечень мероприятий и план достижения этих целевых установок. Вопрос, как их стимулировать. Мы предложили, что в случае, если компании будут отказываться от заключения таких соглашений, им должен вводиться налог на энергопотребление в размере 2%.

Что касается остальных предприятий, то энергоемкие предприятия в России потребляют меньше 50% всей энергии, остальное потребляют сравнительно неэнергоемкие предприятия: машиностроительные предприятия, предприятия текстильной, пищевой промышленности и так далее. А что с ними делать? В данном случае мы пошли по пути типовых проектов, когда предполагалось стимулировать использование энергоэффективных электродвигателей, о которых вы говорили, систем промышленного освещения, сжатого воздуха и так далее. И здесь предполагалось стимулировать промышленные предприятия к приобретению оборудования высоких классов энергоэффективности с помощью специальных субсидий государства. Эта схема используется во многих странах начиная от Европы и кончая Южной Кореей. К сожалению, наш закон не предусмотрел возможности субсидирования покупки самого оборудования, но предусматривает возможность субсидирования процентной ставки при покупке такого оборудования. Сейчас сохраняется надежда на то, что программа будет принята и государство сможет применять механизм субсидирования ставки процента для приобретения таких видов оборудования.

Высокоэнергоэффективные виды оборудования (я перечислил некоторые из них) должны быть типовыми, потому что иначе они не подлежат классификации по уровню энергоэффективности. Вот такие механизмы пока что в программе существуют, очень хотелось бы, чтобы они выжили.


Михаил Бернер:
– Не находите ли вы, что противоречия, существовавшие всегда, усугубились? Я говорю о том, что процесс производства и потребления единый, а экономические интересы у производителей и у энергетических компаний разные. К сожалению, в законе не прописан механизм, чтобы внедрение энергоэффективности было бы взаимно интересно. В зарубежном законодательстве, кстати говоря, такое есть. На мой взгляд, это – одна из основных причин нашей низкой энергоэффективности. К чему это приводит, я хочу рассмотреть на примере последних 15 лет. За эти годы перестройки и энергетической реформы огромные потери понесла когенерация. Ориентировочно в 1,5 раза. Вы можете себе представить такую цифру в масштаб России? Почему так «вдруг» все отказались от ТЭЦ? Их заставила тарифная политика. Дело-то в том, что предприятия, в первую очередь нефтеперерабатывающий комплекс, должны все время снижать свою себестоимость, все время искать пути. А ТЭЦ, которая вообще-то была построена для нефтеперерабатывающего завода, – ТЭЦ-то была построена для него, но в силу обстоятельств интересы энергетиков и заводчан оказались по разные стороны баррикад. НПЗ начали строить свои станции. И будут строить. До тех пор пока не будут найдены взаимные интересы потребителя и производителя, это пустая трата времени с энергосбережением. Взаимные интересы надо искать через тарифы. Смотрите, что сделали: сегодня в Москве подняли так тарифы на пар, что… А кстати говоря, Московский НПЗ будет в ближайшее время модернизироваться, переходить на Евро-4… Ну и что, вы думаете, он с ТЭЦ-22 в Москве будет брать пар? Да в жизни не будет! Он сейчас свою котельную будет расширять. Что будет делать ТЭЦ-22 со своими паровыми турбинами?



Михаил Слободин:
– Я так понимаю, что у вас тезисов много. Действительно, ситуация следующая. Из-за неадекватной тарифной политики в 90-е годы мы потеряли огромную часть паровой прежде всего нагрузки, и потребители уходили и строили свои собственные источники. Почему это происходило? Из-за перекрестного субсидирования – это первая часть. Почему? Потому что населению давали тарифы очень низкие по теплу, а промышленность, условно говоря, всю нагрузку несла. В результате разница между теплом, паром для промышленного потребителя и населения составляла 2, 3, а бывало даже и 4 раза, в отдельных регионах, притом что на самом деле должно быть, ну, не с точностью до наоборот, но все же... Именно в этих условиях наши паровые потребители уходили массовым образом, строя свои котельные. На сегодняшний день мы проводим работу, связанную с возвратом этих паровых потребителей. Например, в городе Чайковский (это в Пермском крае) мы вернули «СИБУР». Он закрыл свое собственное производство и переключился на нас, мы увеличили режим когенерации. Сейчас мы ведем переговоры опять же с «ЛУКОЙЛом» и так далее. Я знаю, что наши коллеги тоже обсуждают эту тематику. Но в чем проблема?

Действительно, у нас нет возможности заключить долгосрочный контракт. У нас нет возможности дать скидку. В этом смысле как раз в законе эти возможности все предусмотрены. Там надо подзаконниками эту тему добить, но чрезвычайно важно, что там уже сегодня в этих подзаконных актах есть долгосрочные контракты. То есть там есть возможность заключать свободные договора и дать свободу теплоснабжающим компаниям более свободно, особенно с крупными промышленными потребителями, взаимодействовать. Это основа для будущей разумной энергетики. Потому что сегодня на самом деле во многих случаях в чем проблема? Да никто не знает, что через год, условно говоря, будет. Возьмет РЭК и опять перераспределит тепло на него или еще чего-нибудь в этом роде, и мы ему прогарантировать ничего сегодня не можем. Вы знаете, как мы им даем скидку? Да паропровод у них в аренду берем задорого. Идиотизм, конечно, но тем не менее. А что делать? Вот такими вот обходными путями даем людям скидку для того, чтобы они тепло вернули сюда. И без этого – а вот в этом законе это как раз прописано – мы объемы когенерации не увеличим.


Михаил Бернер:
– Михаил Юрьевич, в отношении приборов учета. Приборы ничего не решат. Смотрите, что у нас получается. Сейчас более-менее нормально, но чуть-чуть потеплеет – будет перетоп, 100%. Проедетесь по Москве – все форточки будут открыты, так будут регулировать тепло. Значит, должна быть создана компания, и ни в коем случае не та, которая продает энергоресурсы – ни в коем случае! – а совершенно отдельная, которая будет заниматься эксплуатацией приборов теплового учета. Это довольные сложные приборы, это не счетчик обыкновенный, это комплекс приборов. И эта же компания должна заниматься регулировкой теплоснабжения в доме, отопления дома. Вот только тогда мы добьемся реального фактора, иначе мы ничего не получим совершенно.

Михаил Слободин:
– Абсолютно с вами согласен. Мы сейчас обсуждаем определенный набор требований и хотим стимулировать установку систем автоматического регулирования теплопотребления, регуляторов, условно говоря, на входе в дом вместе с прибором учета.

Игорь Башмаков:
– Если внимательно прочитать закон, закон требует регулировать поставку тепловой энергии на дом, это теперь требование законодательное. То есть вы ставите прибор – это хорошо, вы одно требование закона выполняете, а то, что вы должны теперь и автоматический узел управления поставить, – вы должны еще одно требование закона выполнять.


Михаил Бернер:
– Да. Ну а теперь следующий вопрос хотел бы задать, в отношении энергоаудита. Я не могу себе представить, чтобы специалист по энергоаудиту пришел на металлургический завод, на машиностроительный завод и рассказал, как нужно грамотно плавить сталь, какие нужно принять там энергосберегающие мероприятия в технологиях. Вы мне теперь объясните такой пример. Мы все прекрасно знаем, что «мокрый» способ производства цемента самый неэкономичный. Правильно? Правильно. А аудитор туда приходит – лампочки на производстве все энергосберегающие, все нормально. Так? А способ неэкономичен. Почему же производитель не переходит на «сухой» способ? Да потому, что в законе вы написали, что аудит должен пройти каждый, кто потребляет ресурсов на 10 млн. рублей, не расписав при этом, какие это ресурсы. Уголь, мазут, электроэнергия, тепло, бензин, керосин – это надо все свести и сказать: вот на 10 млн. Каким способом, Игорь Алексеевич, вы можете сказать?

Игорь Башмаков:
– Значит, что касается аудита крупных предприятий, мелких, средних и так далее, то здесь, конечно, проблема. Вообще, когда речь идет об аудите крупного предприятия, трудно даже себе представить, что такое аудит установок, например, Магнитогорского металлургического комбината, где в отделе главного энергетика работает две тысячи человек. А в бюро энергосбережения работает 120 человек. И поэтому здесь, конечно, не знаю, в каком виде они будут документы предоставлять, но в каком-то, видимо, они энергопаспорт своего предприятия все-таки делать будут. Что касается аудита и рекомендаций, то, например, в программе федеральной, которую мы делаем, мы предлагаем вводить специализированные виды аудита. Например, понятно, что технологическое оборудование – это проблемы технологов, технологии, и внешние аудиторы не всегда являются экспертами. Например, на каждом предприятии есть система сжатого воздуха, на многих предприятиях есть система пароснабжения, на всех предприятиях есть система освещения, на всех предприятиях есть системы электродвигателей. Вот повышать энергоэффективность и проводить аудит отдельных таких систем необходимо силами специализированных компаний. Например, компания, которая специализируется только на системах сжатого воздуха.

В Германии правительство сегодня проводит политику, направленную на то, чтобы промышленные предприятия вообще в аутсорсинг системы сжатого воздуха сдавали. Потому что даже на промышленных предприятиях с достаточно большим количеством персонала в отделе главного энергетика не так много людей, а иногда и вообще нет ни одного, кто хорошо понимает и разбирается в системах сжатого воздуха. А это сегодня самая низкоэффективная система на промышленных предприятиях, ее КПД – 10–15%, и не только в России, но и в других странах тоже. Поэтому речь идет о том, что когда мы говорим об энергоаудите, может быть, не всегда оправданно иметь в виду вот такой огромный комплексный энергоаудит какого-нибудь, например, предприятия огромного, такого как «КамАЗ», который сам по себе составляет целый город. Вот сделай энергоаудит целого города пойди! А сделать все-таки какие-то специализированные вещи и часть (например, промышленное освещение) отдать на аутсорсинг главный энергетик может спокойно, и, может быть, даже какие-то еще системы: кислородные станции, котельные, системы пароснабжения. Надо от такого огромного комплексного аудита и представления о нем переходить, может быть, в какие-то специализированные и детализированные вещи, где и аудиторы могут быть хорошо подготовлены, и они могут главному энергетику очень много хорошего подсказать, на самом деле очень полезного и ценного.

Я не хочу обсуждать сумму в 10 млн. рублей для предприятий, потому что само понятие энергоаудита плохо определено. Мы сейчас занимаемся энергоаудитом жилых домов в городе Тюмени. Очень по-разному можно понимать, что это такое. Я могу пройтись по всем квартирам и записать все модели холодильников в каждой квартире и считать это энергоаудитом, а могу просто прикинуть, какая обеспеченность холодильниками, какая мощность холодильников и как они используются. Я могу стоять за каждым потребителем и смотреть, сколько раз ночью он лазит в свой холодильник, чтобы правильно и точно определить уровень электропотребления на его конкретном холодильнике. Но я этого делать никогда в жизни не буду, потому что та точность дополнительная, которую я могу получить в результате такого обследования, составит 1, 2, 3, 4, 5%, а мне такая точность в моих расчетах просто не нужна.



Михаил Слободин:
– В истории с аудитом, я считаю надо сделать: первое – сделать энергоаудитора не наказанием для предприятия, а советчиком экономически обоснованных и возвратных мероприятий в области энергоэффективности. В 90% случаев – не беру сложные технологические объекты – набор решений типовой на самом деле, и в этом смысле энергоаудитор выполняет очень важную функцию пропаганды, просвещения, и на самом деле это ключевой момент. Именно это задача энергоаудиторов. Никто не сможет в сложных технологических процессах разобраться. Туда никто никого не пустит, и там неспециалисту делать нечего. Вот мы сейчас делаем комплексную программу по энергоэффективности по нашим предприятиям. На самом деле мы собираем все, что наработано нами же самими, приглашаем специалистов со стороны, чтобы они нам помогли все структурировать, обсчитать независимым взглядом, чего-то своего добавили, исходя из их опыта, и в результате мы получим комплексную программу для нашей компании, которая является результатом и неким совместным продуктом. Наша задача, чтобы энергоаудит подчинялся не логике «я должен это сделать – я это сделаю, я напишу бумажку», а зависел от того, что люди пришли, организовали нашу совместную работу и показали, где мы можем, проведя разумную политику, заработать денег на экономии. Вот и вся в общем-то конструкция.

Владимир Дребенцов:
– Спасибо за дискуссию. Мы уже углубились в детали, но на самом деле, несмотря на оживленность разговора, по-моему, в общем обе стороны друг друга понимают. Мы услышали сегодня много интересных вопросов, много интересных ответов и рассказов. Конечно, невозможно в рамках одного «круглого стола» решить все проблемы, да и мы согласились с тем, что проблемы невозможно решить просто и на философском уровне они будут появляться новые. Поэтому мы договорились, что это тема, которая будет постоянно обновляться, поскольку закон, как все тут согласились, живой инструмент. Еще раз напомню, это не только нормативный документ, но и проект, поэтому он, естественно, будет корректироваться в зависимости от того, как будет меняться жизнь. Спасибо всем еще раз за участие в этой дискуссии и до новых встреч.